Отряд я увидела издалека. Стальная
змея, увенчанная реющими по ветру алыми языками имперских
штандартов, медленно вилась между холмов. Её хвост терялся в лесных
просторах, отделявших моё родное поселение от остального мира. Ещё
слабое весеннее солнце не могло пробиться сквозь плотные серые
тучи, нависавшие над долиной.
Из окон нашего домишки на самом
высоком холме Закатного дола виден весь Тахтар с его уютными,
кривыми улочками, крохотными двориками и квадратной площадью у дома
головы.
Я вздохнула и провела рукой по
волосам, пальцы запутались в непослушных рыжих прядях. Что-то нас
ждало, что-то менялось прямо сейчас, у меня на глазах.
Под рёбрами непривычно тянуло, но,
возможно, это всего лишь пытался отыскать путь наружу дар — сила,
не терпевшая к себе пренебрежения. Он, окаянный, требовал, чтобы им
пользовались. О именно сейчас я бы себе сделать это не
позволила.
На сторожевой башне проснулся
колокол. По улочкам засновали жители, у хором головы на просторном
дворе засуетилась челядь.
Рано или поздно позовут и меня.
Стоило подготовиться.
Я отступила от окна, потерла озябшие
плечи:
— Няня!
— Аюшки!
— Неси платок! Пуховый. И собирай на
стол, что ли.
Няня с проворством, какого никто не
ожидал бы от ее комплекции, ворвалась в комнатку, просеменила к
окну, прищурилась и всплеснула пухлыми руками.
— Ба-а-атюшки! Думаешь, они?
Я пожала плечами:
— Ну уж не Баронские, точно. Видишь
же, в броне с головы до пят. Даже кони.
Нянька покачала головой.
— Бедные животинки.
Я едва не фыркнула — воины авангарда
ехали верхом на зверюгах раза в полтора мощнее наших самых крупных
тяжеловозов. Жалеть там было некого.
— Всё-то в тебе ворожея говорит.
— Как и в тебе должна бы, — не
по-старчески ясные голубые глаза обратились на меня. — Платок я
тебе принесу, а на стол собирать рано. Я лучше до хором головы
сбегаю, всё разузнаю. Не станут наши-то тебя выдавать. Зачем бы? Ты
Тахтару нужна, как и прежде.
— А если…
— А если, — оборвала её Нянька, —
кто внизу языки распустит, уж я парочку присловий знаю, как их
засунуть им туда, куда солнышко не заглянет.
– Ох, Няня, — губы сами собой
расползлись в улыбке. Добрее человека в Тахтаре не сыскать, но
старой ворожее Тусенне дорогу лучше не перебегать — добродушная
старушка вмиг превращалась в свирепую волчицу пострашнее зверья,
водившегося в окрестных лесах.
Я спорить не стала, просто обняла
Няньку, прижалась губами к морщинистой щеке.
— Ну будет, будет, — проворчала она,
похлопала меня по руке и заторопилась из дому. — Ты пока книги
непотребные, мейстерские*, по сундучкам распихай, да в подпол. Кто
их знает, вдруг по старому обычаю, нас гости отдельно навестят. Не
полезут же с порога по углам шарить. А пока суть да дело, мы их
куда понадёжнее перепрячем. Пойду узнаю, что за гости.
Она дошла было до порога, потом
остановилась, повернулась.
— А ты их, что ль, почуяла
перво-наперво или всё ж увидела?
— Да что их чуять, когда из
Предхолмья ещё позавчера вести докатились?
Нянька продолжала вопросительно на
меня смотреть. Я сцепила руки в замок и соврала:
— Увидела.
Круглое морщинистое лицо
смягчилось.
— Вот и славно, вот и хорошо. Дар-то
тихий ещё, слабый, так просто не почуешь. И они не почуют. А
наши-то болтать лишнего не будут, вот увидишь. Что ль не понимают,
что без тебя тут, особливо по нынешним-то волчьим временам, все
пропадут!
Я кивнула, выдавила улыбку.
— Платок-то! — вспомнила Нянька и
засеменила прочь. — Платок-то несу. Несу и бегом в город.
Укутав в пуховый платок озябшие
плечи, я прошла в заднюю комнатушку, которая чаще служила мне
спальней, чем комната, где стояла кровать.
Здесь я частенько просиживала ночами
и засыпала прямо за столом, уткнувшись носом в страницу очередного
фолианта.
