Каждая семья уникальна по-своему. Но, если выбирать самую-самую,
почти все наши друзья, не колеблясь, ткнут в нас пальцем.
— Эсфирь! Фира!
Это меня зовет папа.
— Иду, Степан
Васильевич.
А так отвечаю ему я.
Всего в семье у нас — четыре сестры и ни единого брата, но папа
не унывает. Бывший военный, занявшийся предпринимательством, он
считает, что свое дело по наследству передаст именно сыну. Сыну,
которого пока нет, но наследник, как водится, вот-вот грядет. Еще
чуть-чуть поднажать.
— Как прошла встреча с китайцами? — строго насупив брови,
спрашивает папа. На работе он старается держать со мной дистанцию и
даже просит называть по имени-отчеству. Я — зам, на мне все
коммерческие соглашения, и спрашивают с меня куда больше, чем со
всех остальных вместе взятых.
— С ними всегда не просто, Степан Васильевич. В этот раз трижды
исправляли присланный договор, они любят «пропускать мелочи» в свою
пользу.
— А почему у них имена на подписях такие странные?
— О, это уже традиция страны. Они всегда берут дополнительное
английское имя, чтобы удобнее было в общении с иностранцами
(1).
— Странные какие. Ювэй Билли — как глупо звучит!
Насчет имен у папы особый пунктик. На заре отношений они
договорились с мамой, что она рожает ему сына, а имя дает сама,
какое хочет. В итоге вслед за Эсфирью мамин позитивный мозг породил
Сару, Хаю и Рахель. От «звезды» до «овечки». (2)
Хае еще очень повезло. Когда она родилась, я была уже подростком
и встала непреклонной горой между мамой и ЗАГСом, где имена
заносили в скрижали истории. В итоге вторая моя сестра хоть и не
стала в переводе «любимой», но до сих пор мне за это благодарна.
«Ахува» — конечно точное, но все-таки не самое благозвучное
название для нашей жизни.
Бабушка-еврейка дала маме, урожденной Марине Александровне,
полное право считать себя частью древнего народа, ведь
«национальность передается по материнской линии».
В общем, все мы, четыре золотокосые белокожие сестры, хоть
сейчас можем отправиться в Израиль. Бумаги есть, имена — нате вам.
Я, например, Эсфирь Степановна Бузикова.
Кто усомнится в чистоте моей иудейской крови?
Отвечая на звонки, входящую почту, раскидывая задачи
сотрудникам, я время от времени видела краем глаза небольшой
темно-коричневый лист, одиноко лежавший на краю широкого
подоконника.
Скорее всего, очередная рекламка, забытая добросердечной Зосей,
моей секретаршей. Причем банальные скидочные буклеты не будили в
девушке заинтересованности, а трепетала она от вещей необычных,
волшебных, вида «выиграй миллион долларов, купив у нас
панамку».
Я же предпочитала здоровый прагматизм. Еще подростком, с
двумя торчащими косичками, отстучала я на печатной машинке первый
договор нашей компании. И с тех пор везде нужна. Маме — помочь с
маленькими сестрами, папе — с растущей компанией.
Жизнь и так подбрасывает мне чудеса в ежедневном шапито. И
бегает Фира с высунутым языком, прыгая с тумбы на тумбу новых
задач, совершая деловые подвиги. Тоже, на секундочку,
волшебство.
Вздохнув, я выбросила неизвестный буклет в корзину.
Телефон разразился внезапной переливчатой мелодией, которую я
когда-то очень давно поставила на входящие звонки мамы, и теперь
переносила в каждый новый аппарат, хоть какая-то неизменность в
моей сумасшедшей жизни. Этого звонка я ждала сегодня с замиранием
сердца.
— Фира, детка, я все!
Ох, как же я рада.
— Поздравляю мама! Как себя чувствуешь? Кто родился?
Родители до последнего отказывались узнавать пол ребенка. И
рожать мама предпочитала по старинке, без толпы родственников
рядом, в том же четвертом роддоме, где когда-то появилась на свет
я.
— Фирочка, солнце… У тебя родился брат. Пока. Я звоню папе.
