Жаннет
— Выходи, ведьма, — слышу я голос
стражника раньше, чем открываются двери камеры. За время пребывания
здесь из меня пытались выбить признания в занятиях колдовством.
Но я не сдалась и не призналась. Я
ведунья, а не колдунья.
Самой идти трудно, руки и ноги
закованы в кандалы, а на шее железный ошейник, всё это соединено
вместе одной цепью, чтобы вести на убой, было сподручнее.
— Кому сказал, выходи, — раздражённо
кричит на меня стражник, дёргая за цепь. Вцепившись в кровать,
отказываюсь выходить.
Я знаю, что меня ждёт там, за
стенами тюрьмы. Якобы милосердный церковный суд, который ещё
никогда никого не оправдывал и костёр, на котором меня сожгут, как
ведьму.
Вот только я не собираюсь сдаваться.
Перед лицом смерти даже безобидные зверюшки обретают смелость льва.
В моём случае отчаяние придаёт силы сопротивляться.
Два здоровых бугая волоком
вытаскивают из камеры. Цепляясь за двери, выступы на стенах, я
пытаюсь осложнить стражникам мою доставку к месту казни.
Закрываю глаза, когда меня
вытаскивают на тюремный двор. Два месяца просидела в застенках без
окон и дневной свет ослепляет меня. Требуется время, чтобы глаза
привыкли к яркости дня. Вот только нет у меня этого времени.
Стражники под руки почти несут меня
к месту суда и казни сквозь живой коридор зевак, любителей смертных
приговоров.
Они пришли сюда развлечься и толпе
очень не понравится, если меня оправдают. Судьи это прекрасно
знают, и я знаю, что не уйду с площади живой.
Вот только проклятая надежда шепчет
мне, что жизнь полна чудес и я тоже имею шанс на спасение.
— Нет, пожалуйста, умоляю вас, —
умоляю я стражников, заливаясь слезами.
Случайно заметив в толпе знакомое
лицо, я кричу что есть мочи:
— Скажите им, что знаете меня. Я ни
в чём не виновата.
От надсадного крика саднит горло, от
страха я почти ничего не соображаю. Кандалы на руках и ногах
растёрли до крови кожу. Железный ошейник мешает, заставляя
постоянно держать вытянутой шею. Тело колотит мелкой дрожью, ноги
слабеют и не держат.
Стражники, тащащие меня на костёр
безжалостно дёргают меня за руки в разные стороны, причиняя
нестерпимую боль.
Бывший когда-то белоснежным
воротничок платья мокрый от слёз, застилающих глаза. Не могу
вздохнуть, воздух застревает в лёгких ледяным комом.
Боже, за что ты так со мной? Орущие
со всех сторон люди, тянут ко мне руки, стремясь помочь палачу и
убить меня ещё до начала казни.
— Гори в аду, ведьма.
— Убейте её.
— На костёр ведьму.
— Сжечь ведьму.
Каждый шаг даётся с трудом. Горло
сжимает судорога, перехватывая дыхание. Задыхаюсь, хватая ртом
воздух.
Из толпы кидают в меня камни и
гнилые овощи, плюют в лицо. Я не могу назвать их людьми. Что с ними
стало?
Господи, они же знают меня. Жили
рядом, ходили по одним улицам. За что они так со мной? Вон
булочница, у которой я каждое утро покупала хлеб, и она
свидетельствовала против меня. А этот парень с перекошенной от
ярости физиономией Вилли, мой бывший жених.
Все эти знакомые и незнакомые люди
собрались здесь ради меня. Они пришли посмотреть, как я буду
корчиться и умолять о пощаде, когда языки пламени будут лизать мои
пятки, подбираясь всё ближе к волосам.
— Нет, — кричу я так громко, чтобы
мой крик долетел до небес и заставил господа обратить свой взор на
творящуюся внизу несправедливость. — Я ни в чём не виновата.
— Давай, иди, — дёргают меня за руки
стражники.
Я упираюсь ногами, стараясь
замедлить ход к неумолимо приближающемуся эшафоту, где меня уже
ждёт палач и гора сухого хвороста вокруг деревянного столба.
Обливаясь слезами, кручу головой
вокруг, ища хотя бы одно сочувствующее лицо.
— Люди, ну вы же меня знаете,
скажите, что я не ведьма, — умоляю я толпу. Сделав отчаянный рывок,
я выдёргиваю руки у расслабившихся стражников и подбегаю к дородной
тётке, которая продавала мне молоко.
