ИДЕАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ. ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В ЮНОСТИ
Каждый день в пять часов вечера юный Художник стоял на углу улицы, рядом с большим серым домом XIX века, построенном в псевдо-романском стиле, ожидая, когда появится N. – высокая, стройная блондинка с кукольным, но властным лицом.
N. была чистым воплощением ангела, и сама мысль о ее портрете казалась Художнику кощунственной, оскорбительной, как лик Мадонны для иконоборца или изображение Мухаммеда для мусульманина. По правде сказать, Художнику, вообще, не давалась живая природа. Люди на его рисунках больше походили на манекены, а пейзажи – на картонные декорации. Но за то доходные дома, ратуши, соборы, дворцы удавались ему удивительно живо и выпукло, с какими-то даже человеческими физиономиями. Словно это были и не строения, а мультяшные герои, хотя они и были прорисованы как архитектурные композиции Пиранези.
А что до изображения N., то она и так день и ночь, словно живая, стояла перед его глазами. Вот она со своим фосфорным цветом лица на фоне снеговых вершин, вот они вместе ведут хозяйство на лоне природы, вот их дети, много детей. Потому что предлагать женщине руку и сердце можно только для того, чтобы иметь детей. В то же время наш влюбленный рыцарь настолько идеализировал N., что запрещал своему ближайшему и единственному другу навести о ней справки. Тот не никак не мог понять, почему Художник сам не хочет заговорить с N., с его-то проникновенным бас-баритоном, с его-то знаменитым красноречием, с его-то даром убеждения (одного разговора Художника с отцом его друга оказалось достаточно, чтобы того отпустили учиться на музыканта), с его-то фирменной академической скороговорочкй, которая так нравится светским женщинам… Но этот идеолог богемной жизни только заломил руки:
– Но ведь я даже не представлен ей!!!
Разумеется, Художник была такой же мещанин, как мы с вами, но это строгое соблюдение общественных норм было частью всей его натуры. Это явствовало из его аккуратной одежды и правильного поведения, а также из природной учтивости, которая так нравилась его немногочисленным друзьям и их родственникам. Никто никогда не слышал, чтобы Художник использовал в речи сомнительное выражение или рассказывал двусмысленную историю. Но, конечно, не это было главной причиной его робости. Художник просто знал, что едва его Идеал заговорит с ним, он от потрясения упадет в обморок. Да и как иначе? Как не упасть? Иной раз набрасывалась на Художника, причем совсем неожиданно, не объяснимая ничем радость. Идет он иной раз поутру на этюды, и вдруг словно бы сердце так и захолонет в груди, переполнит грудь и станет на душе необыкновенно радостно. «Что за новости такие, – думает Художник, – с чего бы это? Вырвал бы, кажется, сердце из груди и раздал каждому, как птичку!». И только через несколько шагов понимал, то это он просто подумал об N., вспомнил, что после обеда увидит ее дом и, возможно… Ну, ничего, ничего молчание, как сказал один русский классик.
Понятно, что N. ничего не знала о существовании своего тайного обожателя. (Много позже, в книге воспоминаний она призналась, что даже не подозревала о симпатии Художника).
Отец N., высокопоставленный чиновник, умер несколько лет назад, оставив вдове значительную пенсию. N. закончила дорогую школу, пела почти что профессионально, а под арию Сенты из «Летучего Голландца» в ее исполнении хотелось стреляться. В крайнем случае, застрелить кого-нибудь на дуэли, зарезать ночью, покалечить, оставить шрамы…
Не удивительно, что N. была окружена вниманием молодых красивых людей. Один был особенно настойчив, но Художник быстро установил, что это ее двоюродный брат. У несчастного влюбленного отлегло от сердца, и все-таки светская жизнь N. сводила его с ума. Чтобы спасти свою богиню от неотразимых поклонников, Художник разработал детальный план ее похищения, которому, впрочем, не суждено было сбыться. На смену этому плану пришел другой, куда более дерзкий.
