Пролог
Кто способен различать сны? Все они на одно лицо. Не успеет остыть память о прошлом сновидении, как начинается новое, и оно тоже до краёв полно жизнью, такой же фальшивой, как и все тысячи раз до этого.
И что с того, что я, кажется, сам творец своих снов? «Я» более уместно помещать в кавычки, но кавычки, как и прочие типографские символы, мерно полощутся в Лете вместе с голосовыми и видеосообщениями, петроглифами и клинописью вавилонской азбуки. Что наша жизнь? Узор на пряже сна, а сон – игра, на грани грёз и воли. Ни нотки волшебства, только заезженные наборы клише и паттернов, пропитанные патефонной вторичностью, сыгранные на расстроенном пианино с зализанными от долгого использования клавишами. Выход не предусмотрен, да и точка входа забыта и стёрта на карте личной истории. Осознание одного лишь этого могло бы уже погружать в безнадёжность и отчаяние, но в воображаемом пианино моего восприятия клавиши с такими нотами кем-то заботливо выломаны. Только беспросветный комфорт, непобедимым мажорным крещендо пронизывающий всё естество – отныне и до века.
Но в этот раз почему-то всё переживается иначе.
Непривычно. Невозможно иначе.
Тяжесть наваливается на грудь, стесняя вдох. Ноют связки и суставы, неприятно пульсирует сердце, растягивая потерявшие эластичность сосуды. Пульс учащён, – и это пугает. А ещё больше пугает, что у меня, оказывается, есть чувство страха. Я почти физически ощущаю, как надпочечники впрыскивают в кровь порцию кортизола, и осматриваюсь.
Всё как обычно, не так ли?
Увы.
Как-то подспудно, исподволь в меня проникает некий глас, беззвучный призыв. Это не команда, не приказ, но зов.
Приглашение.
Осторожно ощупываю кончиками пальцев кожистые стены своей пещеры, и они кажутся мне уже не такими мягкими и бархатными, как я привык. Золотистая пыльца заполняет до краёв мою обитель, преломляя свет, рассеивая тьму, переплавляя явь и сон в единый континуум. Делаю глубокий вдох, чувствуя, как натужно расправляется диафрагма. В ноздрях всё те же ваниль и мята, но теперь у них привкус тревоги.
Это умирание?
Из того, что я знаю об этой абстракции, не похоже. А на что тогда похоже? Как будто в нервной системе стоял невидимый фильтр, отсеивавший всё неприятное, а потом его кто-то выдернул, и теперь в меня льётся сырая реальность, не сдобренная ни одной молекулой эндорфина.
Что-то определённо не так. Как будто крышка саркофага дала трещину, и на кожу вампира попал солнечный свет, отчего прежняя безмятежность сменилась мукой бесприютности.
Нужно разобраться, что происходит.
Я выпрямляю спину, и все поддерживающие меня невесомые опоры расходятся в стороны. Опираюсь на ладони, пытаюсь оттолкнуться от ложа, и невидимый рычаг подталкивает меня сзади, помогая подняться. Встаю, и стены отодвигаются от меня, освобождая пространство. Делаю шаг вперёд, и проход разверзается под моей ногой.
Как давно я не ходил? Ходил ли я, давно? Я ли ходил? «Я»?
Пульс ускоряется сильнее. Я почему-то знаю, что его частота больше ста пятидесяти ударов в минуту. Голова кружится. Всё тело сжалось, как резиновый эспандер. Давление растёт. Кислород в крови падает. Откуда я всё это знаю? Всегда знал. Запрос можно даже не формулировать мысленно – ответ сам приходит, если в нём есть необходимость.
Это страх, и ничего более. Я давно не был снаружи своего обиталища, и тело слишком отвыкло, чтобы сотрудничать. К безопасности и экономии энергии привыкаешь, и погружение в мир за стенами капсулы жизнеобеспечения воспринимается слишком болезненно. Просто нужно немного времени. Спешить некуда. Бояться нечего. Нет никаких угроз. Мир приручён и поставлен на службу. Просто случайный сбой. Странно, что он длится так долго, но возможность таких ситуаций не является чем-то экстраординарным. Справлюсь. Всё наладится.
