Медные настенные жирники лениво мерцают, освещая стены
угрюмой неприветливой кельи. На буром кирпиче подрагивают тени,
воздух холоден, пахнет тиной и серой.
Теграмтон высыпал в огонь священный ладан, прошептал
Слово. Взвилось сизое облачко и затхлость помещения отступила -
терпкий запах дыма отрезвлял сознание, бодрил.
Возвышающиеся близ жертвенника полукруглые, обрамленные
золотом врата вайгара, блеснули молниями. Заскрежетало – створки
медленно, словно нехотя, открыли проход в мир смертных.
Запертый в клетке дракон оживился. Черная шкура
подернулась, пластины затерлись друг о друга, издавая неприятный
стрекот. Зверь вперил в служителя горящий синевой взгляд:
- Зачем? Путь в обитель богов закроется для тебя
навечно – тебе не суждено воскреснуть еще раз.
Хранитель не отвечал. Монашья роба из верблюжьего
волоса скрывала его с головы до пят, виднелись только перевязанные
кисти рук – трофей Теграмтона от прошлой встречи с Ишгаром.
- Я решил.
- Роль в мире смертных обозначится картой. Зачем
позволять случайности определять свою судьбу?
Человек обернулся к дракону. Тот с ненавистью смотрел в
лицо, хотя каждую секунду испытывал обжигающую боль от того, что
скрывалось под капюшоном.
- Тебе ли говорить про случайности,
Клятвопреступник?
Хранитель наклонился к жертвеннику. Пламя сошло, на
краснеющих углях лежала небольшая пластина. Пальцы коснулись ничуть
не нагревшейся, даже холодящей руку, стали. На карте переливалось
огненными резами изображение пробитого черепа.
- Случайностей не бывает, Ишгар. Ты знаешь, что всем
правит Древний, –Теграмтона унесло в иссиня-черную мглу
вайгара.
В дальней комнате убогого домика на
рассохшейся перекошенной кровати лежал путник. С первого взгляда
можно понять, что не отсюда. Сандалии, хоть и не отличаются
убранством и изящностью, но испещрены витиеватыми узорами, едва
пробивавшимися через налипшую толщу грязи. Особо привлекает
внимание накидка. Широкий капюшон открывает часть лица, светлого и
худощавого, на уровне плеч изящные завязки проходят через медные
кольца ефода, сплетаются на груди в затейливый узел. К низу накидка
расширялась в теплый плащ, переливающийся мягкой синевой - так
выглядит небо в полдень, когда летний зной еще не наступил, а
прохладное утро уже унеслось прочь, по канве вьётся меандровый узор
из серебряных нитей.
Остальные вещи никак не указывали на
принадлежность путника к знати. Ноги обнимают кюлоты из тонкой
шерсти. Потертый серозеленый ефод с множеством карманов спускается
почти до колен, подвязан светлым кожаным ремнем.
На полу, подле топчана, скособочилась
дорожная сумка. Из грубо выделанной бычьей кожи, с блестящими
медными кольцами и широким наплечным ремнем. Такие сумки нравились
торговцам и писцам – удобны для дневного запаса меди и писчих
принадлежностей – пера и папирусной бумаги. Внутри сумка выделана
нежнейшей телячьей кожей и прошита двойными жилами.
Солнечные лучи пробрались через
оконце и ласкали уголок черной, потрескавшейся от времени книги,
безмятежно выглядывающей из своей небольшой тюрьмы…
Странник зевнул, разлепил сонные
веки. Взгляд его – мутный, неподвижный, устремленный вдаль,
просветлел. Парень ощупал голову – за ухом вздулась шишка, ужасно
зудела, а от лёгкого прикосновения перед глазами вспыхивали
цветастые круги:
- Я жив… Что же было? Погоня? Да,
точно. – Юноша ухмыльнулся. - Чародеи лишь приложили меня жезлом,
неслабо вышло. Даже сознание потерял. Неужто такая погоня из-за
ветхой книжонки и пылящегося под колпаком лазурита?
Торопиться было некуда – опасность
миновала и вдоволь выспавшийся Авенир принялся восстанавливать в
памяти прошлую жизнь. В Академии вставали до рассвета, выполняли
хозяйственную работу и отправлялись на учебные ветви. Дисциплин -
великое множество, в каждой школе - особые предметы. В сознании,
ещё замутнённом, но вполне человеческом, проплывают образы
прошлого, складываются в одну нестройную картину.
