Перемышль, 1112 г.
– Расскажи про деда Боняка!
– Уже не до рассказов, тебе давно спать пора! И так сколько времени внизу проболтался, не дозовешься тебя! Мал ты еще на пирах до свету рассиживаться!
– Дружина же сидит, а где дружина, там и князь! Отец так говорит.
– Вот пусть отец сам и восседает. А ты спать должен. Ты ведь еще меч не получил, значит, не князь.
– Я буду князем!
– Будешь, будешь. А теперь спи.
– Сначала расскажи про Боняка!
Разговор пошел по кругу. Княгиня Юстина Боняковна вздохнула: восьмилетний сын был упрям, как бычок, и у нее не хватало сил с ним спорить. Уже сорок раз, кажется, она рассказывала про своего отца, а его деда – половецкого хана Боняка, но Ростислав мог слушать о нем бесконечно. Снизу, из гридницы, доносился шум – там пировала дружина перемышльского князя Володаря, из гущи которой едва удалось извлечь не в меру бойкого княжича.
– Смотри, вон и Володьша спит уже, и Ярша угомонился. Они сил набираются, завтра будут воевать, – шепотом уговаривала сына княгиня, кивая на двух его старших братьев. – А ты будешь как муха сонная.
– Не буду. Рассказывай! – требовал Ростислав, уверенный, что мать скоро уступит. И даже слегка подпрыгивал на лежанке, изображая, будто скачет во весь опор на боевом коне.
Близилась полночь, у княгини слипались глаза, но она знала, что сын не отстанет, пока не добьется своего.
– Тогда шла война, – принялась рассказывать она полушепотом, чтобы не разбудить двух старших княжичей. – Безбожный бунтарь князь Ярославец Святополчич пришел на нас с ратью и князей угорского да ляшского привел с собою. Подошли они сюда, к Перемышлю, и обступили град…
– Чтобы ни мышь не пробежала, ни птица не пролетела? – подсказал Ростислав.
Он уже все сам знал, но боялся, что мать что-то забудет и испортит всю повесть.
– Чтобы ни мышь, ни птица, никто, – согласилась княгиня. – А князь Давид поехал в Поле Половецкое поискать там помощи. И встретил на Вагре-реке хана Боняка и войско его в восемь тысяч конных гридей. Согласился хан Боняк помочь князьям перемышльским и пошел с Давидом. Вот стало войско на ночлег, а в полночь вышел хан Боняк один в поле. И начал он выть по-волчьи, и ответил ему сперва один волк, затем другой, а потом целая тысяча волков. Вернулся Боняк к Давиду и сказал, что победит он завтра множество врагов…
Ростислав слушал, как завороженный: больше не перебивал, не шевелился, едва дышал. Мороз подирал по коже, когда он представлял все это: ночь, лес, река, блестящая серебром под луной, а между рекой и лесом – странный, непонятный человек наедине с луною, в шапке с волчьим хвостом, сам похожий на волка, такой же дикий, опасный, загадочный, как серые Хорсовы псы. Он воет, выпевает тягучую песню войны и крови, и хищники отвечают ему из леса, признавая в нем собрата и вожака…
– Ты, волчий внук! – презрительно бросал ему старший брат Владимирко. – Дед твой – поганый нехристь, да еще и оборотень!
Владимирко и Ярослав были старшие сыновья перемышльского князя от его первой жены, черниговской княжны. И в тот самый год, когда хан Боняк волчьим голосом заклинал победу, овдовевший к тому времени Володарь взял в жены дочь Боняка, надеясь покрепче привязать дикого, алчного и ненадежного союзника. При крещении Айбике получила имя Юстина. Ее единственный сын, на четверть угорец[1], наполовину половец, уродился среднего роста, смуглым, с черными волосами и выступающими скулами. Красавцем его трудно было назвать, зато он рос здоровым, подвижным и сообразительным. Поначалу Володарь только забавлялся, глядя на выходки своего «половца», но постепенно привязался к нему и полюбил сильнее двоих старших. А Ростислав не спускал братьям насмешек и отважно кидался на них с кулаками. И нередко выходил из этих схваток победителем, поскольку отличался крепостью, быстротой и напором.
