(Мы слышим «Венскую кровь», тихую, мрачноватую ярмарочную версию, которая заглушается шумом движущегося поезда, когда свет падает на РАФФИНГА и ВИТГЕНШТЕЙНА: поздним вечером они едут в вагоне «Восточного экспресса»).
ВИТГЕНШТЕЙН. Вы англичанин. Я слышал, как вы говорили с проводником. Предложил бы помощь, но попытки общения людей, проживающих в разных странах… Они меня просто завораживают.
РАФФИНГ. Общение практически отсутствовало. Когда англичанин говорит на немецком, результат удручающий.
ВИТГЕНШТЕЙН. И когда австрийцы говорят на английском.
РАФФИНГ. Нет, у вас прекрасное произношение. Гораздо более аристократичное, чем у меня.
ВИТГЕНШТЕЙН. Я родился в Вене, но изучал философию в Кембридже.
РАФФИНГ. Производит впечатление.
ВИТГЕНШТЕЙН. На меня – нет. По большей части, если на то пошло, это чушь, но что нет? Опасность устремления объяснить все в том, что в итоге не объясняется ничего. Мое мнение следующее: если мы не можем говорить о чем-либо с некой степенью определенности, лучше замолчать. К сожалению, под это попадает все, что действительно имеет значение для людей. Работы любого философа можно разделить на две части: то, о чем он написал, и то, о чем умолчал. Первая часть не значит ровным счетом ничего. Значение имеет, о чем он умолчал.
РАФФИНГ. Но если он об этом умолчал, откуда мы знаем, что это имеет значение?
ВИТГЕНШТЕЙН. Мы знаем, что это имеет значение, именно потому, что он об этом умолчал. Даже Бог понимает, что лучший способ объяснить что-либо – сохранять молчание. Поэтому нет у него привычки раскрываться. Он принял решение оставаться вне проблемы. Бег – не внутри, выглядывая наружу. Бог – вне, заглядывая внутрь. И единственный честный способ говорить о нем – молчать в тряпочку.
РАФФИНГ. Но сейчас вы говорите о нем.
