Род вертелся так и эдак, стараясь найти
участок земли посуше, но сапог всякий раз оказывался в студеной
жиже. От стен тянуло холодом, сквозь узкие ячейки кованой решетки
над головой просачивались капли влаги, падали на плечи и
голову.
Род, известный также под прозвищем Ловкач,
сжался в комок, прислонился плечом к стене. Капли забарабанили
чаще, значит, совсем скоро рассвет, и туман уже оседает на землю
росой.
В зловонной яме, в которой он коротал последнюю
ночь, нельзя было даже спину разогнуть. Ни прилечь, ни присесть.
Пожалуй, единственное, чем здесь можно заниматься успешно – это
страдать.
А ему и так приходилось несладко!
Левая рука плохо сгибалась в локте, суставы на пальцах распухли.
Правое бедро хранило отметины щипцов. Даже если бы Род сумел снова
оправдать прозвище и выбраться из ямы, он не прошел бы и половину
милта. Палачи короля Заруса изобрели великолепное средство от
побегов – механизированный капкан. Сделаешь больше пяти шагов за
раз, и голень превратится в месиво из костей, плоти и порванных
мышц. Парень чувствовал сквозь штанину холодное прикосновение
железных зубцов, и оно вызывало озноб.
Над головой зачавкала грязь, сквозь решетку
посыпались кусочки влажной земли, упали прелые листья. Простуженный
голос скомандовал:
– Этого – наверх.
Щелкнул замок, заскрипели петли, и решетка
плюхнулась на землю. В яму опустилась, треснув по голове пленника,
жердь с набитыми поперечинами. Тот же самый простуженный голос
проговорил:
– Вылезай, шельмец. За тобой пришли.
Род дважды падал с жерди, пока выбирался из ямы.
Руки сводили судороги, ногу в капкане приходилось совершенно
по-дурацки оттопыривать, но он все-таки вылез. В награду был
обозван улиткой, получил затрещину и пинок под зад от старшего
стража.
Черное небо цедило морось, мир тонул в вязком и
глухом сумраке. Землю устилала желтая и красноватая листва.
Ловкача обступили стражи старого донжона с
факелами и пиками в руках. Чуть поодаль, под деревьями, неподвижно
стояли королевские гвардейцы, придерживающие под уздцы скакунов.
Огонь отражался от начищенных нагрудников, тени плясали на гладко
выбритых лицах. Накидки и плащи промокли насквозь, но мужчин,
казалось, это нисколько не волновало. Впереди всех, рядом с
двуколкой, переминался с ноги на ногу дородный воин в плаще из
толстой шерсти. Пышный офицерский бант желтого шелка – капитанский!
– превратился в скомканную тряпку. Стражи на фоне капитана походили
на стаю мокрых ворон.
Род нервно сглотнул. Картина не сулила ничего
хорошего. Если от ротозеев из донжона еще можно попытаться
улизнуть, то с гвардейцами такой номер точно не пройдет.
– Знаешь, курчавый, я в смятении, – задумчиво
проговорил страж, заложив руки за спину. – С одной стороны тебе
повезло, а поглядишь с другой… Иной раз даже кол в заднице за
милость покажется.
– В вас погибает философ, – пробормотал, шлепая
разбитыми губами, Род. – Я, видимо, чего-то еще не знаю, поэтому
тоже нахожусь в некотором, как вы изволили выразиться,
смятении.
– Скоро все прояснится, – хмыкнул страж. –
Ребята, – он обратился к соратникам, – в телегу болвана. Руки
свяжите. Можете для острастки дать по зубам.
Ловкач хотел сказать, что это все излишнее, он-де будет паинькой,
но слушать его не стали. По зубам дали, руки стянули ремнями.
Вскоре он оказался в телеге с прогнившими бортами, на жестких и
вонючих кожах. Беспомощный, как младенец.
Возница свистнул, упитанный ослик послушно
засеменил по старой брусчатке. Род с удовольствием провалился в
небытие.
Пришел в себя довольно быстро – от гогота
эскортирующих его гвардейцев, споривших о размерах и формах женских
прелестей. Каждый делился опытом в данной области, приводил доводы,
а кое-кто даже сподобился на контраргументы. Возница, укрывшись от
дождя под парусиновой накидкой и шляпой с широкими мягкими полями,
дремал, намотав на кулак поводья. Ослика понукать не требовалось –
ушастый сам знал дорогу.
