1942 год. Осень слякотная и грязная. Первые морозцы оставляют блюдца- лужи, покрытые по утрам тонким ледком. Чёрный репродуктор под навесом над крыльцом у конторы хрипло сообщал, что на улицах Сталинграда идут ожесточённые бои. Деревня опустела. Редко в каком доме можно было сыскать мужика. Старухи вспоминали, что в Первой Германской войне не было такого мужицкого опустошения и столько женских слёз как во вторую осень войны. Тяжёлые летние поражения вымели из деревни почти начисто крепкое мужское племя. После тяжёлых отступлений и окружений летом из Кремля грозно ударил набат: « Стоять насмерть!» и появились заградительные отряды с суровым приказом не давать отступать без приказа и самим головы ложить, если не удержат фронт. В каменных трущёбах Сталинграда погибал цвет нацистской армии, покорившей Европу и победно промаршировавший, без больших потерь, по столицам многих государств. Молодая поросль советских граждан, рождённых первыми пятилетками строительства нового мира, не щадила своих жизней. Армия довоенная, кадровая растворилась в массе новобранцев, спешивших в окопы в маршевых ротах. Не пели как раньше до войны гремевшую бодрую песню « Если завтра война, если завтра в поход, если тёмная сила нагрянет…», а провожались с вокзалов с призывом: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой». Гимн гнева и мести за сожжённые города и сёла, поруганную жизнь и гибель миллионов людей звучал из репродукторов на улицах и в цехах. Сотни тысяч пленных и сгинувших на фронтах, раненых и инвалидов, миллионы людей оставшиеся в оккупации под немецким ярмом, изменники и предатели, перешедшие на сторону врага- всё это невосполнимые потери. Напряжение достигло предала и решался вопрос: « Кто-кого? Кому страну защищать?». Вот и обезлюдели сёла, станицы, аулы, кишлаки, стойбища от Волги до Тихого океана; от полярных широт-до гор Памиро-Алтая. Мужик-кормилец-соль земли оторван был страшной силой ненасытной войны и брошен в её пекло, вместе с поколением взращённой советской страной молодёжи, грезившей жить при социализме. Стар и млад, обоего пола, влились в ряды рабочего класса и стали крепким тылом окопной братвы. Под общую раздачу попали добровольцами и по повесткам, в самые тяжёлые дни первого года войны и представители интеллигенции новой и старой. Выходит – крути не крути, русская и инородческая баба стала главной опорой в обезмужевшемуся тылу, кто на своих плечах и своими натруженными руками, с горькими слезами о павших и искалеченных родных потомков Адама и стали хребтом и опорой на которую мужик опирался в своей тяжкой окопной работе. Поднимаясь в атаку с матерком на устах, мыслями, глубоко сидящими в подсознании, находил последний тёплый взгляд родных женских глаз: детских -удивлённых и наивных, женских, живших робкой надеждой, и слезящихся глаз старух, повидавших в жизни своей не одно лихолетье.
***************************
Верка потянулась на скрипучей кровати за занавеской отделяющей каморку от горницы. Тело и руки ныли от вчерашней работы до полуночи на зерновом току. Новый, небогатый урожай надо было спешно отправлять на ссыпной пункт. Работали все – от мала – до велика. Парней и мужиков прибрал военкомат. Главными работниками у холмов золотого зерна спрятанного под навес были подростки и женщины с девушками. Пареньки, не призванные ещё на фронт и не обнаружившие пробивающийся пушок на подбородке были нарасхват на других работах, гордились этим всячески, показывали свою мужицкую значимость. Старики, не согнутые годами и крепко стоящие на ногах, были при должностях и верховодили знакомым с детства процессом производства хлебушка насущного, без которого ничто в мире людей не движется и не живёт.
