— Мне нужно поговорить с Шолоховым Романом Андреевичем! —
возмущаюсь, когда охранник, схватив под локоть, вытаскивает меня из
офисного здания.
— Вам запрещено сюда заходить. Вы в
чёрном списке генерального.
И почему я даже не удивлена?
Бывший муж знатно постарался, а его
отец, который даже во снах мечтал избавиться от неугодной снохи,
поспособствовал, чтобы мы с Романом не смогли встретиться.
Чёрный список
генерального…
Бывший свёкор не забыл обо мне даже
после развода с мужем. Интересно, сам Рома знает, что я в каком-то
там списке? Или он меня туда и внёс?
Однако я пришла сюда не для того,
чтобы обелить себя и вытащить из их списка. Мне нужно поговорить с
бывшим, и я сделаю это.
— Послушайте, это вопрос жизни и
смерти! Я должна попасть к нему, — с мольбой в голосе пищу, глядя
на мужчину.
— Приказы начальства не обсуждаются,
— категорично отвечает мне здоровенный амбал, и тут я вижу ЕГО.
Широкая белоснежная улыбка
моментально сползает с лица бывшего мужа, стоит только нашим
взглядам встретиться. Он кривит уголки губ, с презрением
разглядывая меня, а потом умело делает вид, что не заметил:
возвращается к разговору со своими спутниками.
А меня всю трясёт, как безумную.
Выдёргиваю руку из цепких пальцев
охранника, который и опомниться не успевает, когда я сбегаю по
ступенькам и хватаю Шолохова за рукав дорогого пиджака, вынуждая
мужчину остановиться.
Не просто так я пришла сюда,
переступив через себя: ему придётся выслушать меня.
Шолохов смотрит на меня, и на
мгновение я вижу человека, которого полюбила когда-то, но бывший
муж быстро меняется в лице. Он стряхивает мою руку и кривит губы,
словно соприкоснулся в эту секунду с чем-то омерзительным.
Впрочем, всё так.
Он ненавидит меня.
Презирает.
Я для него никто.
И он для меня тоже, но я пришла не
ради себя.
— Что тебе нужно? Мне кажется, мы с
тобой уже обсудили, что между нами не осталось ничего общего, — со
злостью цедит сквозь зубы Шолохов.
Обсудили? Это, конечно, мягко
сказано, потому что его обсуждения больше походили на монолог,
слова, которые каждый хозяин вбивает себе в голову, выкидывая
ненужного питомца на улицу. Так Рома поступил со мной тогда…
— Есть кое-что, — отвечаю и кошусь
на мужчин, стоящих рядом с бывшим мужем. — Мы можем поговорить?
Пожалуйста! — перехожу на писк, но тут же осекаюсь.
Покашливаю, чтобы прочистить
горло.
Конечно, я не должна ползать перед
таким ничтожеством на коленях, но что мне остаётся? Он один
способен помочь вернуть нашу дочь. Дочь, которую он похоронил, даже
не попытавшись разобраться во всём.
— Поговорить? Хочешь поговорить
наедине со мной? О чём? — ухмыляется Шолохов.
— Это личное, — продолжаю тушеваться
я.
Ну не могу я раскрыть душу перед
всеми. Я больше чем уверена, что этот разговор должен оставаться
между нами, пока мы не доберёмся до своего ребёнка, пока маленькая
пуговка не окажется в родных руках. Шолохов ещё спасибо мне скажет
за то, что не говорю об этом при всех, ведь чем больше людей знает
правду, тем сложнее добиться справедливости.
Мурашки бегут по коже, а одежда
прилипает к телу от мерзкого пота, пропитавшего её.
— Между нами не может быть ничего
лично, — с пренебрежением отвечает бывший. — Впрочем, я могу
уделить тебе минуту своего драгоценного времени. — Он
отворачивается от меня и обращается к своим спутникам: — Обсудим
всё после обеда. Вы можете идти.
Мужчины кивают и уходят, а мы с
Шолоховым остаёмся одни. Если, конечно, не считать поток людей,
которых я совсем не знаю, но те идут в здание по своим делам,
поэтому вряд ли станут прислушиваться к разговору бывших мужа и
жены.
Мне страшно.
Господи!
Как же сильно мне страшно.
Трясёт от его близости, но не из-за
томительной дрожи, как это было раньше. Нет. Я боюсь этого
человека. До чёртиков. До проклятого сумасшествия. Он отнял у меня
всё, вырвал из сердца любовь и веру в людей.
