Нас было двое. Я и мой брат. Мы были погодками: мне – восемь, ему – семь. Сколько я помню себя, столько и его. Мне нравилось быть старшим, я рад, что у меня был именно Эмири, а не какая-нибудь плаксивая Кристина с белым бантами в розовом платьице.
Мы все делали вместе: учились читать, писать, прятаться от родителей, залезая под книжные полки, притворяться спящими, когда мама заходила в комнату, и, целуя нас во лбы, говорила о том, какие мы замечательные и волшебные дети. Словом, я и он – две половинки одного целого. Пока однажды за ним не пришла она.
Началось все с того, что мы с Эмири, как всегда, дурачились на улице, пока мама готовила обед. В тот день было очень много луж, которые остались от проходивших накануне дождей.
Мама позвала нас из окна кухни:
– Эмири, Римини, обедать!
– Давай наперегонки до дома? – предложил ему я.
– А кто последний, тот сопля, – прочитал мои мысли брат.
И мы понеслись домой по лужам, забрызгивая друг друга грязными каплями. Я обгонял его, был уже почти у двери, когда услышал позади какой-то непонятный шум, всплеск воды, а потом плач брата. Обернувшись, я увидел Эмири, который растянулся на животе поперек огромной лужи. Брат лежал и громко кашлял, наглотавшись мутной воды. Я тут же подбежал к нему, помог подняться, и мы, обнявшись, проковыляли оставшиеся до дома несколько метров. Тогда я и подумать не мог, что это будет наша последняя прогулка.
К вечеру у Эмири поднялась высокая температура. Мама не пускала меня к нему до прихода доктора. Она боялась, что я тоже могу заболеть. Мне удалось увидеть брата только на следующий вечер. Пока мама мыла посуду, я тихонько прокрался к нему в комнату. Он спал, шумно дыша через приоткрытый рот. Я подошел поближе и даже в тусклом свете свечи смог разглядеть, какой Эмири стал бледный. Его лоб блестел от капелек пота, реснички нервно подрагивали, казалось, что он вот-вот проснется…
– Римини, – за спиной раздался усталый голос мамы.
Я обернулся и тихонько прошептал:
– Мам, он ведь обязательно поправится, правда?
– Конечно, поправится, – ее голос слегка дрогнул, а потом она обняла меня. – Вот увидишь. Главное – вера.
В ту ночь я впервые помолился. Я точно не знал, как это делается и что нужно говорить, но несколько раз видел это в кино и сериалах, которые смотрела мама… Я встал на колени рядом с кроватью, уперся локтями в матрац, поднес ладони к лицу и закрыл глаза. Некоторое время я сидел в такой позе, пытаясь подобрать слова, и, наконец, собравшись с силами, произнес:
– Здравствуй, Бог! Мы незнакомы. Меня зовут Риними, и мне нужна твоя помощь. Мой братишка очень болен, ты можешь сделать так, чтобы он выздоровел? Пожалуйста. Помоги ему, а взамен я буду…
Я запнулся, подбирая слова, не зная, что сделать в ответ для Бога.
– Я буду отдавать тебе все свои игрушки и конфеты, которые у меня когда-либо будут. Честно-честно.
Через несколько дней я опять зашел к Эмири, но тот снова спал. А еще через три дня мама вошла ко мне в комнату, медленно пустилась на кровать, обняла, поцеловала в лоб и тихонько заплакала.
– Послушай, – в эту ночь я снова обратился к богу, – я не понимаю, почему ты мне не помог. По телевизору ты все время помогаешь тем, кто к тебе обращается. Что я делаю не так?
Видимо, конфет, которые последние три дня я с таким усердием зарывал под деревом, было мало.
Следующие два месяца я не обращался к нему, пока однажды взглянув на календарь, не увидел, что до дня рождения Эмири осталось пять дней. И во мне родилось какое-то странное чувство – мне казалось, что я должен что-то сделать, но пока не понимал, что именно.
