Я никогда не был другом или близким человеком Виктора Тархова. Нас не объединяли ни бизнес, ни общие интересы. Мне были непонятны его цели и упрямость в их достижении, ему была чужда моя легковесность и способность без сожаления отказаться от того, что дается чрезмерными усилиями. Мы и общались-то с ним недолго.
Так получилось, что в 2010 году, когда развернулась борьба за кресло мэра Самары, как политтехнолог я воевал в команде Тархова. Сидел вместе с ним в окопе, ходил в атаку, метал гранаты в супостата и кричал неистовое “Ура!”, когда мы ломили, а враг гнулся.
Предвыборная кампания была сложная, нелинейная, и от того захватывающая и интересная. Тархов был тогда неудобен многим. Упрямый, жесткий, своевольный, ломающий своей прямолинейностью принятые политесы и правила. Его отрезали буквально от всех возможных каналов коммуникаций с избирателями. Он практически не имел возможности сказать людям хоть что-нибудь. Зато много говорили о нём. Плохо говорили, зло. Тархова бичевали, обличали и распинали каждый день. Его хотели уничтожить.
Помню, нам удалось получить возможность обратиться к аудитории в эфире одного из местных телеканалов. На все про все было выделено 10 минут эфира.
Сказать надо было очень много. И сделать это нужно было ярко, доступно, сущностно. Другой такой возможности могло больше и не быть.
Зная свободолюбивый нрав Виктора Тархова и его презрение к написанным кем-то речам, мы все очень волновались: были уверены, что он, как обычно, скажет только то, что считает важным. А большая часть из необходимого, в силу нехватки времени, так и останется непроизнесенной.
Я тут же засел писать речь для нашего несгибаемого патрона. Двое суток, как прикованный к скале финский пулеметчик, я строчил словами, выкидывал их пустые гильзы, и снова строчил. Затем садился перед зеркалом, снимал с руки часы, клал их перед собой на стол, как это всегда делал Виктор Тархов, и имитируя его ритм, интонации, акценты и паузы в речи, пытался обкатывать все это на слух.
В тот момент я старался быть Тарховым. Честно скажу, – мне не понравилось. Слишком тяжело и одиноко. И тем не менее. Когда Тархов прочитал эту речь на камеру без единого своего добавления, у нашей команды была немая пауза. Никто не верил ни своим ушам, ни своим глазам.
Выходя из студии, Тархов положил мне руку на плечо и как-то внутренне удовлетворенно то ли спросил, то ли констатировал: “По-моему хорошо получилось. Толково”.
После этого я предложил Тархову написать книгу. О нём. И показать в ней, кто же он такой на самом деле, какой он настоящий. Не описательными фигурами речи и лозунгами, а его поступками, принципами, его сутью. Без украшательства, как есть. А там – пусть люди сами судят, что хорошо, а что плохо.
Как политтехнологу, мне это виделось хорошим способом представить одиозную фигуру Тархова максимально широко, развенчав те мифы и слухи, которыми его буквально завалили оппоненты. И в этом я видел победу.
Как человеку, мне была интересна личность Виктора Тархова. Мне хотелось узнать и понять его – сложного, мятежного, идущего к одному ему известной цели.
Как писателю, мне нравилась задача. Проникнуть, дойти до самой основы человека, прожить вместе с ним его жизнь.
Тархову идея книги понравилась. И мы начали. Долгие часы бесед, воспоминаний, рассказов. А еще мы спорили. О людях, об убеждениях, о том, что такое честь, нужна ли в наше время совесть, за что не жалко отдать жизнь. Тархов был человеком, для которого эти понятия не были эфемерными, он жил с ними каждый обычный день.
В итоге книга была мною написана, придирчиво откорректирована Тарховым, но так и не издана. Так сложились обстоятельства.
