Внутреннее пламя. Часть первая

Так кто же такие мирные воины? Я – Циарий Пабс, придворный летописец короля Радовласта Второго, верховного правителя Ковисса, отвечаю тебе, дорогой читатель: я не знаю и прошу меня простить… Ты читаешь последние строки «Трактата о мирных воинах» – отважных борцах с самым грозным противником, какого знали и знают люди, – теникудами. Уже множество раз я это повторял, повторю и еще раз: не случись ордену мирян возникнуть, чудовища бы давно стерли наш маленький мирок в пыль. Однако, насколько бы велика ни была заслуга мирных воинов, не о борьбе и не о подвигах я пытался написать свою книгу. Пусть они и заслуживают безграничного восхваления. Все же совсем не то я надеялся передать тебе, дорогой читатель, а нечто другое – нечто большее.

Намерение мое заключалось в том, чтобы описать, как живут эти люди, коих в простонародье окрестили мирянами, и что их отличает от нас. А отличия, безусловно, есть, и немалые. Правда, только сейчас, выводя ноющими пальцами последние страницы моего обширного очерка, я вдруг осознал, что ровным счетом ничего дельного поведать мне так и не удалось… Поскольку это не опишешь, это можно лишь видеть и ощущать.

Самое интересное, я прекрасно понимаю, насколько смешным выглядит трактат, если в его заключительной части автор сам признается в несостоятельности произведения. Поэтому еще раз прошу у тебя прощение за столь большое количество потерянного времени. Быть может, все получилось бы совсем иначе, произнеси я в свое время другие слова. Точнее – умолчи я о своем побуждении написать о мирных воинах книгу, и ворота к Знанию приоткрылись бы моему пониманию, но нет… Стоило всего один раз упомянуть об этом, как они тут же отобрали у меня возможность посещать их обитель, затерянную в глубине гор. Мне оставалось лишь рыться в догадках и использовать немногочисленные ключики, которыми эти люди успели поделиться со мной до моей ошибки. Весьма безрезультатно, как я вижу уже сейчас…

Мне довелось находиться среди этих необычных, выдающихся личностей, но мне не довелось постичь то, что постигли они. Наверное это самая большая трагедия моей жизни. Потому как я ясно чувствую – насколько близок мой конец, но как далека от меня истина. Смерть уже протянула ко мне свои иссохшие руки, а я так и не перестал метаться в сомнениях. Мой путь был длинным, однако мне не удалось прийти к чему-то по-настоящему вечному. Правильно ли я прожил эту жизнь? Как много я смогу после себя оставить? Грызущих меня вопросов великое множество, а самое страшное, что и ответов на них не меньше, когда хотелось бы получить один, но верный…

Как же быстро все пролетело… Вот, пожалуй, единственное, что я могу сказать с уверенностью. Да, и еще кое-что стоит добавить – подобного рода сомнений, что так свойственны людям, в горящих глазах мирных воинов я не заметил ни разу…

Бдрящий утренний ветерок игриво зашелестел листьями, приветствуя пробуждение старого наставника мирных воинов по имени Фримэн. Открыв глаза, он еще какое-то время лежал на куче сухих сосновых веток, глядя на верхушку раскидистого дерева, прорезающего своими лапами чистоту светлого неба. Лето только-только начиналось, и в этом регионе ранние часы по-прежнему выдавались холодными, но Фримэну спалось довольно тепло под накидкой из оленьей шкуры, обращенной мехом к его телу.

Медленно поднявшись на ноги, чтобы не подвергать остывшие за ночь кости и суставы большой нагрузке, он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Постояв немного и послушав тишину утреннего леса, старый мирянин умылся в бегущем неподалеку ручье. После он вволю напился, до ломоты зубов, и, как следует продрав ото сна глаза, затушил остатки костра, который приходилось постоянно поддерживать ночью. Угли зашипели под струей воды, брызнувшей из его фляжки и поднявшей в воздух серое облачко пепельного праха. Фримэна слегка передернуло от ветра, пахнувшего со стороны лесной опушки и приморозившего влажные лицо и руки.