– Как думаешь, они смогут нас простить? – его глаза были наполнены всепоглощающей печалью. Холодный ветер трепал его всклокоченные волосы, а за горизонтом догорал закат. В тот момент он подумал о том, как неестественно холоден этот летний вечер. Он сжимал дрожащие ладони своей возлюбленной, пытаясь запомнить каждую маленькую черточку ее лица.
– Мне кажется, тебе не стоит беспокоиться, это все, что сейчас мы можем сделать, – девушка с любовью погладила огромный живот и закрыла глаза, положив голову ему на грудь.
– Дай мне пару минут. В таких делах не может быть спешки. Я понимаю, что должен сделать это, но… – он взволновано коснулся губами ее волос и глубоко вздохнул.
– Я даже не думала торопить тебя, если хочешь, мы сможем все отменить и еще раз обдумать, – она нежно посмотрела в его глаза и улыбнулась.
– Нет, мы на грани, поэтому принимать решение нужно сейчас. Это единственный правильный путь. Другого у нас нет. Я уже смирился со своей судьбой, но сможешь ли ты пройти все это?
– Я готова, – ее голос слегка дрожал, но она была настроена столь решительно, что уже никто и ничто не могло заставить ее изменить свое решение.
Он поцеловал ее, словно они расставались на век, и протянул зачарованный флакон. Ветер усилился, раскачивая высокие пшеничные колосья, с тяжестью бьющиеся о его порывы. Убедившись, что зелье начало действовать с первого же глотка, мужчина поспешил вслед за ветром, хотя это расставание стоило невероятных усилий. Но он искренне верил в то, что безумный план поможет ему спасти любимую…
О, Боже мой, как же болит голова. Я не помню ровным счетом ничего, что было вчера вечером. Еще эта жара, как можно находиться в таких угнетающих условиях? Обои в комнате вызывают ощущение того, что слой грибка на них куда толще, чем они сами, поэтому иногда мне кажется, что едва уловимый рисунок, разрывающий мой мозг, не что иное, как очередной шедевр жизнедеятельности бактерий, которые живут здесь, наверно, тысячу лет. Деревянный пол казался настолько ветхим, что, ступая на него каждый раз, ставишь ногу так аккуратно, чтобы не насажать заноз в ступни. Тишина и сдавливающая духота сводили с ума и приводили к головокружениям. От такой атмосферы боль не просто мучила меня, она проникала в глубину моего сознания и пожирала остатки рассудка. Кто я? Откуда? Как оказалась в этой ужасной комнате? Вот вопросы, которые мучают меня изо дня в день, но я не нахожу на них ответы. Большую часть своей жизни я лежу на жесткой койке в комнате, очень похожей на больничную палату, и изучаю окружающие меня предметы. В остальное же время я сажусь за стол, стараясь забыть обо всех тяготах своей нелегкой судьбы, и начинаю творить…
Где-то в глубине моей памяти, точно во сне, мне видится образ маленькой девочки, которая стоит перед мольбертом и фантазирует, изображает, мыслит. Каждое ее прикосновение к холсту превращает его в живое создание, которое двигается, начинает дышать, существует. Но я не уверена, я ли это или мой очередной сон? Откуда мне знать, ведь все, что я видела в жизни – это лишь мои сны, отображаемые на бумаге, и эти стены, скрывающие меня от внешнего мира.
Каждый день «ужасные люди» приходят ко мне, чтобы сделать укол. О том, зачем они делают это, мне ничего неизвестно, но «ужасные» говорят, что так положено. Потом я ложусь в свою кровать и засыпаю. Каждый раз, когда мои веки смыкаются, я погружаюсь в удивительный мир моих снов. Мои сны – самый важный материал для исследований. Как я могу судить из рассказов женщины, которая приходит ко мне мыть пол, «ужасные люди» что-то изучают.
Клавдия – единственный человек, который хоть как-то говорит со мной. Ей много лет, гораздо больше чем мне. Благодаря тому, что она рассказывает, я узнала, что стол – это стол, стул – это стул, что лежу я на кровати, а то место, где она находится, называется палатой. Клава добрая женщина, и я много раз спрашивала ее о том, почему эти люди «ужасные»? Но она только смотрела в пол и, тяжело вздыхая, ничего толком не могла мне объяснить.
