1964-й
– Бабушка, а когда мама плидет? – обратился маленький внук к своей бабушке. Она суетилась на кухне небольшого сельского деревянного дома. Мальчик в свои три года еще не четко выговаривал букву «р», как и многие другие дети в таком возрасте.
– Скоро уже, сынок, – бабушка так иногда называла внука, когда хотела его успокоить. Взрослые часто видят гораздо дальше, чем думают дети.
Мальчик пошел в прихожую и тихонько взял в руки мамины тапки. Один засунул за пояс своих легких штанишек спереди под рубаху, другой – за пояс сзади. Рубашку выпустил поверх штанов, чтобы не было видно, что под ней что-то оттопыривается. Надевать пальтишко он не стал, чтобы никто не заподозрил, что он хочет пойти на улицу. И маленькая, и большая стрелки огромных часов фирмы Moser, сделанных еще при царе, висевших на стене в столовой и доставшихся по наследству от прадедов, приближались к цифре «десять». Был поздний осенний вечер.
– Я в уборную, – сказал он бабушке, открыл дверь, ведущую из кухни во внутренний двор, и уверенно шагнул в темноту. «Удобства» в те далекие 60-е годы прошлого века в поселках у всех были во дворе.
На улице уже было совсем темно. Осень. Недавно закончился дождь, и было очень сыро. Свет из окон домов освещал некоторое пространство возле них. Вдоль улиц местами, очень редко, горели на столбах фонари. Поселок готовился ко сну.
Мальчик, понимая, что его могут заметить в свете окон, тихонько и аккуратно прошел под самыми окнами дома и остался незамеченным домашними, которые не выпускали его на улицу так поздно. Он знал, что если немного приподнять входную во двор калитку и только потом ее потянуть на себя, чтобы приоткрыть, то она не заскрипит, – так он и сделал и оказался на улице. В одну сторону улица вела к военкомату и «трубочке», как местные называли небольшой прорытый забетонированный тоннельчик в железнодорожной насыпи, над которым шли поезда. По этой «трубочке» пастух гонял сельских коров на пастбище и обратно.
В другую сторону улица вела к дороге, возле которой стоял киоск, в нем часто днем, особенно в жару, продавали шипучий сладкий лимонад и вафельное мороженое. Возле этого киоска и было то счастливое место, которое освещалось одиноким фонарем.
Мальчик направился к этому фонарю, но пошел не по тротуару, а возле него по сырой траве, чтобы не было видно его силуэт в темноте на фоне света фонарей. Он давно заметил: когда человек идет по тротуарной дорожке, его издалека видно, потому что, хотя фонари на электрических столбах и горели через один, но в их свете силуэты все равно были различимы. Стоило отойти на обочину, силуэт сливался с темными очертаниями растущих по обе стороны от тротуара разными деревьями или большими и густыми кустами шиповника, тогда можно было услышать только шелест шагов по траве, но человека совсем не было видно. Сын просто ждал маму с работы. Каждый день ждал. Очень ждал.
Его мама работала в две смены на одной из местных швейных фабрик: с восьми утра до десяти вечера. Она шила военную форму для Советской армии. А в две смены – это чтобы заработать «лишние» десять руб лей, которые в большой семье были очень нужны. Половину из них она отдавала одному из троих своих младших братьев. Старший из них уже учился на дневном отделении пединститута. Институт находился в соседнем районе, куда в четыре часа утра каждый день через их поселок шел пригородный поезд. Брат приезжал в родительский дом только по выходным, и то когда у него в институте не было экзаменов или зачетов.
