Я взяла в руку горсть земли. Сжала
ладонь, снова раскрыла, и тут первая снежинка опустилась на чёрную
перчатку. Маленькая, узорчатая... Я смотрела на нее, так быстро
таявшую. Быстро, но все присутствующие уже смотрели на меня в
ожидании.
Бросив в двухметровую яму землю, я
вздрогнула от звука ее соприкосновения с крышкой гроба. Потом
перевела взгляд на деревянный крест с табличкой.
Ничего не чувствую. Нет боли, скорби,
печали...
Снег пошёл крупными хлопьями,
усилился ветер. Я подняла воротник пальто и повела плечами, но не
от холода. Колючая волна пронеслась по позвоночнику вниз, и я
оглянулась.
Кажется, кто-то мне что-то говорил. Я
слышала голос, но не разобрала слов. Машинально кивнув, продолжила
смотреть в сторону парковки у ворот кладбища.
Это безумие, но я отчётливо поняла,
что там он. Старая черная иномарка с заведённым двигателем.
Водителя не рассмотреть, но я знала. Просто знала.
Зачем он приехал и откуда вообще
узнал, что отец умер и что я здесь?
А может, я вообще ни при чем? Глупо
было бы надеяться, что все годы он чувствовал то же самое, что и я.
Тогда почему?..
Я смотрела на эту машину, чувствуя,
что через лобовое стекло на меня тоже смотрят. Заправив за ухо
упавшую на лицо прядь волос, я сделала шаг, не отрывая взгляд. Вот
же я буду идиоткой, если там чей-то скорбящий родственник…
Земля падала и падала на гроб, и мне
казалось, что именно так звучит безысходность.
Я на минуту перевела взгляд на
могилу, которую сейчас засыпал равнодушный работник кладбища, а
когда снова посмотрела на парковку, то привлекшая мое внимание
машина уже выехала с парковки.
Это пытка. Пытка длиною в тринадцать
лет.
Мое незавершенное дело, ради
которого, чего скрывать, я и вернулась. Слишком долго жила в
неведении, не понимала, что тогда случилось, и боялась узнать
правду. Но теперь я готова к ней.
В городе моем свет дрожит
дневной
Как душа моя точь-в-точь.
Были мы вдвоем, а теперь со мной
Одиночество и ночь.
"В городе моем" (текст
песни)
– Евгений Алексеевич, вы помните того мужика, о котором наводили
справки недавно? – ворвался в кабинет молодой опер.
– Какой мужик? – недовольно спросил
я, открыв глаза.
Спросонья как-то не думалось. Да и
вообще ничего не хотелось. Вчера допоздна засиделся на работе,
разгребая бумаги и составляя отчет. Суровые будни российского
мента.
– Родионов Николай Николаевич.
Сон как рукой сняло. Действительно
интересовался недавно. Увидел в какой-то новостной ленте, что
профессор, доктор медицинских наук, будь он неладен, вернулся на
родину и открывает новый центр. Я не удержался, хотя хотел забыть
обо всем, что связано с прошлым…
Я, не обращая внимания на спину,
которую свело на маленьком диване в кабинете, подорвался и
спросил:
– И что с ним?
Молодой опер Саша часто заморгал,
сделав обратно шаг к двери. Я выглядел, наверное, быком, перед
которым машут красной тряпкой.
– Э-э-э… Он умер.
Умер? Вроде же не старый мужик…
Сколько ему было? Лет шестьдесят?
Я опустился обратно на старенькую
софу и потер лицо руками. Не верится. Тринадцать лет прошло, а все
как вчера. Как будто я не взрослый мужик, а все тот же пацан,
который не смог отстоять свою позицию и свою… женщину.
– Где хоронят? – снова поднял я
взгляд на опера.
Саша учился быстро, поэтому сразу
назвал адрес. Пробил, салага – далеко пойдет.
– Евгений Алексеевич, хоронят
Родионова сегодня. Вы не успеете доехать, – прикинул мой новый
подчиненный.
– Плевать! – уже поставив чайник,
равнодушно сказал я. – Сейчас выпью кофе и постараюсь успеть.
Двести километров не круг для бешеной собаки. А ты пока займись тут
чем-нибудь полезным, – включил начальника.
