Я не из тех, кто сновал по колледжу с корешами в поисках приключений на задницу.
Я был не из тех, кто строил грандиозные планы на жизнь…
Не-а, не-а, я совсем не праведник. Никаких добрых, бескорыстных поступков и дел. И, да, я не из тех, кто вызывал бы копов, если б гопники обчищали соседний дом. Презрение почти ко всем. В том числе к соседям. Не то чтобы они сделали лично мне что-то хреновое. Знаете ли, достаточно того, что мистер Джеймс косил свою лужайку, как помешанный, и мешал мне спать по выходным жужжанием гребаной газонокосилки. А его женушка, наверное, до сих пор дружит с моей матерью.
Что плохого в дружбе? Лицемерие, вот что. С миссис Джеймс моя мамаша была мила, внимательна, насколько может, участлива. Участлива к сплетням и ее пустой болтовне. У супругов-Джеймсов отношения складывались так себе. Скука от семейной бытовухи. Они друг друга раздражали. И по этой причине моя мамаша с упоением выслушивала всё их дерьмо, изображая психолога, а на деле – тешила самолюбие. Ведь с отцом у них, типа, порядок. Полное согласие и гармония.
Дуэт мистер Натанзон плюс миссис Натанзон. Так, видимо, они решили, когда родили меня и догадались, что ребенок – это не игрушка и даже не какой-нибудь мелкий питомец. Парочка. Никаких трио – плюс Авраам. Думаю, они надеялись сделать меня частью их бизнеса в будущем. Экономист и по совместительству бухгалтер в их довольно успешных магазинах. От всяких строительных инструментов до бакалей и прачечных.
Местный финансовый колледж в провинциальном городке штата Висконсин. Выпускной год. Затем – участие в семейном бизнесе. Да, черт, готов биться об заклад, что предки зачали меня лишь потому, что им понадобился потомок. Кто-то надежный. Тот, кому в результате можно передать дела. Парочка прожженных материалистов. Пожалуй, самое страшное для них и по сей день – это лишиться имущества и денег.
Признаться, в старших классах школы я порой думал о суициде. В том смысле, что гонял мысль: до какой ручки надо довести человека, чтобы сделать такое? Покончить с жизнью? Порезать вены или наглотаться таблеток? Вот уж нет!
Ну, к примеру: случись тогда со мной что-то крайне хреновое. Я решаю добровольно подохнуть. И вот, допустим, стою я уже одной ногой на том свете, а тут в башку приходит озарение какое-то… Типа является создатель и говорит с укоризной: «Эх, Авраам, сын мой, как же так, а? Не мог потерпеть недельку-другую?» А я ему такой: «В смысле “потерпеть”, черт?!» «Эх, глупец ты, я вообще хотел одарить тебя талантами, показать жизнь во всех красках, но ты поспешил и теперь никогда не узнаешь истины бытия!» – ответил бы он. Обидно ведь? Очень обидно…
Про таланты. К двадцати одному году у меня с этим делом было не вот чтобы. Нечем особо похвастать, короче. Да, кое-какие достижения в учебе, но не более того. И, да, признаться, я завидовал людям, которые считают себя даровитыми. Завидовал и недолюбливал. Ведь они способны совершить в жизни кучу ошибок, упасть в пропасть, а затем взлететь до небес. Легкость и рискованность. Мои предки еще больше презирали такие вещи, поэтому вдалбливали с детства, что всё это блажь, чушь собачья, а сами творческие натуры – глупые, самолюбивые задаваки без четких жизненных целей…
Уна Файн. Она появилась на пороге аудитории неожиданно, посередине занятий по бухучету. Все парни и девчонки разом уставились на нее. Ясен перец! Серое платье, напоминающее японское кимоно, выше колен с рисунком-хризантемами. Ярко-каштановые, точнее, ближе к малиновому крашенные волосы. Подведенные оранжевыми тенями глаза. Уна напихала в рот тонну жвачки и с трудом ее пережевывала. Казалось, она какая-то фокусница из цирка, которая заявилась в сонный скучный мир, чтобы показать шоу. Раздуть большой-пребольшой шар, чтобы тот в итоге лопнул, заляпав всех присутствующих ошметками липкой резинки.
