…Он родился в мае 33-го. В страшное и голодное время. По стране на фоне неурожаев полным ходом шла партийная чистка, зашкаливала пропагандистская истерия. Не дремали последователи продразвёрстки, о которой в учебниках истории не писали. Как и о её порождении – коллективизации. Впрочем, о последней упоминалось. Сухими цифрами с немногочисленными и как обычно приукрашенными фактами.
На деле же мало кто знал, какой ценой она досталась простому народу. Когда любой чинуша, стремясь выпятиться и сделать карьеру, шёл иногда и путём преступления по отношению к себе подобным. И если вы думаете, что фашизм зародился в Германии, то очень сильно в этом заблуждаетесь…
Папа… Папочка… Папулечка… Страдать, а, может, и маяться, ты начал ещё до своего появления на свет. Вместе с ней. С моей бабушкой, которой, несмотря на усиленно насаждаемый атеизм, с раннего детства было вменено, что господь не посылает испытаний, которые мы не в силах преодолеть…
… – Маняша!.. А, Манятка?! – звала Марию через забор соседка тётя Паша.
Худощавая, вряд ли выглядящая на свои сорок пять лет, женщина, а теперь ещё и с явными признаками измождения, давно чувствовала себя неважно. Но отыскать в их глуши фельдшера нужно было ещё умудриться. А в город к врачам не наездишься.
– Да, тёть Паш! Чего вам? – полногрудая, пышущая не столько здоровьем, сколько счастьем в ожидании первенца молодуха вышла с полотенцем на крыльцо.
– Где твой Василий? Кликнула бы!.. Мне в город надобно. К доктору. Сил нет, как болит всё. Свозил бы, что ли, в Углич на своей таратайке по-соседски?
– Сейчас спрошу, тётя Паша! – улыбнувшись, Мария вытерла руки, повесила полотенце на верёвку, натянутую через двор, и огляделась.
Сердце тревожно ёкнуло. Более получаса прошло, как её муж, высокий темноволосый красавец Василий, год назад назначенный общим собранием председателем сельсовета, пошёл задать овса их кобылке Мушке. Взгляд молодой женщины упал на лестницу, приставленную к торцу дома, ведущую на чердак. Вытерев ещё раз – теперь уже о передник, – вспотевшие от страха ладони, Маша подошла к лестнице. Положив руку на перекладину, она вспомнила, что Вася ей строго-настрого наказывал даже не думать туда лазить. Особенно в теперешнем её положении и без надзора.
Лестница была старая, требовала срочной починки, но навалившиеся на хозяина дома новые обязанности совсем не оставляли свободного времени. С утра до вечера Василий мотался на своей двуколке по всему, вверенному ему, хозяйству. Весенний сев поджимал в сроках, из области то и дело сыпались депеши и телефонограммы сдать лишнее из посевного фонда зерно. А где его взять-то было, лишнее?
«Однако… – ужас охватил уже Манино сознание, – сколько времени прошло? Почему Вася так долго идёт к завтраку? И почему лестница до сих пор не на месте – на крюках, вбитых тут же, в стену дома?»
Василию нужно было отдать должное: хозяином он был рачительным – в отца. За его хозяйскую жилку и оказали сельчане ему доверие. И уж что что, а лестницу он точно никогда не бросил бы, не прибрав на место. Стало быть, он ещё там…
Правда, в последние пару – тройку месяцев Манечка не раз просыпалась оттого, что мужа нет рядом. Шла и находила его либо на крыльце, либо на завалинке у дома в раздумьях.
Закутавшись в шаль, прижималась к нему молодым горячим телом, пытаясь согреть, а более того – понять, о чём он так напряжённо думает. А спросить боялась: не бабье это дело – в мужские думы вникать. Да только сердце женское обмануть трудно. Оно и подсказывало: неспроста всё это, ох, неспроста. Вот и сегодняшнюю ночь муж плохо спал, всё метался да звал кого-то.
