Дело заключается вот в чем: я пришел из того мира, в котором мы и должны были жить. Для вас это наверняка ничего не значит: ведь вы находитесь здесь, в той самой поганой реальности, в которой и родились. Но вообще-то все должно было получиться по-другому. А виноват как раз я: если говорить точнее, то главным образом – я сам, затем, в некоторой степени – мой отец и, пожалуй, совсем чуть-чуть – Пенелопа.
Даже не соображу, с чего лучше начать рассказ. Ладно… Знаете, как представляли себе будущее, в котором нам предстояло жить, люди из пятидесятых годов прошлого столетия? Летающие автомобили, роботы-прислуга, еда в виде таблеток, телепортация, реактивные ранцы, самодвижущиеся дороги, лучевые пистолеты, ховерборды[1], отпуск за пределами Земли и лунные базы. Наши деды не сомневались, что технология, которая целиком и полностью изменит мир, буквально поджидает их за углом – и павильоны всемирных выставок служили тому подтверждением. Ну а на худой конец, про всякие диковинные штуки можно было прочитать в научно-фантастических журналах, где публиковали разное чтиво под названиями «Сказка о фантастическом будущем» или «Прекрасный завтрашний мир».
Вы же понимаете меня, верно?
Так все и происходило.
Все сбылось более-менее так, как предвиделось. Но я-то не о будущем говорю. Я имею в виду настоящее. Сейчас, в 2016 году, человечество обитает в техноутопическом раю целеустремленности, изобилия и чудес.
Но не мы. Конечно, не мы. Мы находимся в мире, где, разумеется, есть айфоны, 3D-принтеры и даже не знаю, что еще: ударные беспилотники и прочая чепуха… Но вряд ли этот мир похож на тот, который показан в «Джетсонах»[2]. Хотя он мог быть таким. И в принципе был – пока не сгинул. Все изменилось, когда я кое-где напортачил. Впрочем, погодите: я опять ошибся. Я уничтожил мой – или проделаю все это – не в настоящем, а в будущем. Или нет?..
Прошу прощения, но даже для человека, получившего наилучшее образование, какое только доступно в мире будущего, грамматика сложившейся ситуации довольно сложна.
Возможно, для нашей истории совсем не годится форма повествования от первого лица. Вдруг, если я укроюсь за каким-нибудь персонажем, мне удастся добиться некоторой степени отстраненности, проникновения в суть событий, или, по крайней мере, я обрету хоть каплю душевного покоя?
Во всяком случае, стоит попробовать.
Том Баррен просыпается в своем собственном сновидении.
Каждую ночь, пока он спит, нервные сканеры строят карту его сновидений – в результате чего можно успешно построить модель его мозговой деятельности как в сознательном, так и в бессознательном состоянии. Каждое утро нервные сканеры транслируют свежие данные сонного состояния в программу, генерирующую в реальном времени виртуальную проекцию, в которой Том Баррен плавно пробуждается. Бессистемный сюжет сновидения преобразовывается во все более и более линейный и вразумительный – вплоть до той секунды, когда в момент достижения полного сознания достигается и физиологически приятная развязка…
Простите, я так не могу. Я выдохся. Получается фальшиво и уныло.
Конечно, писать в третьем лице удобно, поскольку героем можно управлять, а это – весьма заманчиво, когда дело касается неконтролируемых событий. Примерно так ученый описывает биологический образец, который рассматривает в микроскоп. Но я-то – не микроскоп. Я – как раз тот самый образец, который и лежит на стеклышке. И пишу я вовсе не для удовлетворения своих амбиций. Хотел бы я этого – строчил бы беллетристику.
В романах ведь как? Берешь любые крупные, содержательные детали и собираешь из них картину мира. Но в повседневности на подобные мелочи просто не обращаешь внимания. Не можешь. Мозг прямо-таки проскакивает мимо них, особенно если дело происходит в твоем доме – в месте, которое ощущаешь практически неотделимым от хозяйского сознания, если смотреть изнутри – или от тела, если глазеть на реальность снаружи.
