5 июня 1832 года
– Смерть Полиньяку! Смерть Полиньяку!
– Да здравствует генерал Ламарк!
– Ламарка в Пантеон!
– Смерть Полиньяку!
– Лафайета в ратушу!
Мимо их дома, по бульвару Сент-Антуан, идёт за катафалком толпа: мужчины держат шляпы, кепки и цилиндры в руках. Начинает накрапывать дождь, но никто не покрывает голову; толпа гудит и постоянно кто-то выкривает лозунги.
Весь этот шум Артур слышит, когда играет во дворике: сюда долетают не только крики, но и стук копыт и грохот колёс о мостовую. Он бежит в дом, к окну, чтобы посмотреть на процессию, и гувернантка вдруг отстраняет его от окна за плечи, приговаривая:
– О, месье был прав… Он был прав, мы должны были уехать…
Артур почти не слышит её, поглощённый демонстрацией, которой нет конца. Но всё же она заканчивается, и Артур бежит обратно в сад. Не успевает он толком погрузиться в игру, когда слышит взволнованный крик гувернантки:
– Месье Артур! В дом! Скорее в дом!
Он слышит странный грохот и вцепляется в деревянную лошадку… Шум такой, как будто кто-то рушит дом. Артур вбегает внутрь и видит, как гувернантка спешно запирает засов на двери и бросается закрывать ставни.
– Они убили старуху!
– Все на баррикады!
– А что там такое? – наконец спрашивает Артур.
– Там… месье… Давайте спрячемся?
Гувернантка выглядывает в окно и бледнеет. Артур подходит к ней и тоже хочет посмотреть, что происходит, но она удерживает его на месте:
– Нужно уезжать, – дрожащим голосом говорит она. – Идёмте.
Она набрасывает плащ и шляпку, надевает плащ на Артура, хватает его за руку, так что ему почти больно, и тянет его на улицу.
Они быстро идут к ближайшему перекрёстку, чтобы покинуть бульвар Сент-Антуан. Но продираются с трудом: несмотря на дождь, по улице носится несметное количество людей, все кричат, из окон летят стулья, матрасы, столы… Несколько человек тащат омнибус¹ и, оставив его посреди улицы, громко радуются и кричат то же, что и в начале шествия:
– Да здравствует генерал Ламарк!
– Смерть Полиньяку!
– Ламарка в Пантеон!
– Лафайета в ратушу!
Артур завороженно смотрит на них, и гувернантка резко дёргает его в сторону – рядом с ними приземляется, взвыв напоследок, пианино. Белые клавиши отскакивают по камням мостовой и падают в грязь. Снова начинает моросить. Гувернантка подхватывает Артура на руки и бросается к перекрёстку: там она ставит его на землю, пытаясь отдышаться, а он оглядывается вокруг. Впереди стоит множество экипажей, гружёных по самую крышу, и капли глухо тарабанят по ним.
– Что же, пойдём дальше, нам нужно найти дилижанс² и уехать, – гувернантка присаживается на корточки. – Держи крепко мою руку.
Артур кивает и хватается за её ладонь. Они долго петляют по улочкам; дождь не ослабевает, а как будто напротив, набирает силу; по лицу стекает вода, брусчатка делается совсем скользкой, и им приходится замедлить шаг. Вскоре они достигают ворот Бастилии; очередь из экипажей и дилижансов двигается медленно, однако гувернантка находит свободное место в одном из дилижансов: какой-то мужчина уступает им место внутри, а сам садится на открытую верхнюю площадку.
Проходит немало времени, прежде чем они выезжают за первые городские стены. Предместья кипят: здесь, как и в Париже, носятся по улице молодые люди, зовут всех за собой и строят баррикады, кто-то размахивает красным знаменем. Артур прилипает к окну, не в силах оторваться от происходящего.
Когда же они покидают и вторые городские стены, вид за окном сменяется на тихие улицы, застроенные особняками знати, и здесь не слышно ни криков революционеров, ни грохота падающей из окон мебели. Артур возвращается на колени гувернантки и кладёт голову ей на грудь. Какой долгий день…
