Тишина. Мрак окутал стены дома. Всплеск воды, неровное дыхание.
Стараясь сохранить трезвость мысли, мужчина погружается в купель.
Да, не в ванну и не душ хлещет упругими струями, а каменная купель
принимает мужчину в свои объятья.
Совсем недавно он очнулся на руках русоволосой красавицы. Серый
взгляд пристально оглядывал непонимающего гостя. Тонкие пальчики
легонько гладили заросшее бородой лицо, запутывались в длинных
волосах, нанизывали сплетенные колечки кос, как бусы.
Она была мила. Нет, миловидна, молода, невинна. В ее лице не
отражалось прожитых времен. И он тонул, забыв о ранах. Тонул в ее
глазах, тепле от рук, желание остаться с ней навек. Ах, даже не
навек, простой минуты бы хватило. Давно не видывал он чистоты и
девичьей красы на поле брани. А эта дива в одной сорочке над ним
склонилась. Чего уж там, в мужчине все чувства разгорелись, но
требовалось хоть представиться, а после жаться по углам.
— Приветствую дорогого мужа. — тихонько прошептала.
— Кто вы? — старательно пробормотал вмиг онемевшим ртом.
— Я ваша супруга, научу вас править. Но если не хотите... В ваш
мир не сумею вас отправить.
Повисла тишина неловкая, опасная. Все еще не чуя тела, мужчина
попытался отыскать ответов больше, чем говорила прекрасная дива. Не
так просто оказалось пробуждение.
— И что случилось... Там?
Мужчина помнил жизнь лишь как мельканье: учился, вырос,
куролесил, работа, дом, семья, Афган и теплые объятья дивы. Что
там? В его стране - неизвестно. А здесь есть лишь девица, играющая
в жизнь.
— Там - смерть. — Жена так просто отвечала, будто не с живым
общение вела, не щадя его ни чувств, и ни эмоций. — Захочешь,
отправлю к праотцам. Свободен будешь. А коль спокойно отнесешься к
разговору, получишь власть, страну, юных дев в покоях.
Препятствовать не стану, коль ни одна на мое место не присядет.
— А что случилось с мужем настоящим?
Он понял, что девица перед ним во всем прекрасно осведомлена. Ее
пытливый ум и ясность взора не просто так даны природой. В ней сила
скрыта, но не та, что меч поднять способна. Нет, в словах вся мощь
супруги собрана. Не просто сила, но и ум: пытливый, чистый,
острый.
— Споткнулся и упал, — девица взгляд старается держать, а после
прикасается к рукам, что скрыты длинным рукавом.
Стремглав настигнув белую лебедку, мужчина с силой сдергивает
ткань... Там раны, синяки, и лезвия-следы на светлой женской коже.
Цветет фиолетовым цветом рубец от нестерпимых мук.
— Пусти! — кричат ее уста и морщатся от боли. — Не позволено
тебе меня касаться! Я власть лишь дам, а остальное... Чернавок
набери и дев хоть с чиста поля, хоть доярок, чинить невзгод не
стану.
Он отпустил. Она отпрыгнула от тела мужа, будто от огня.
Поправила одежду, взгляд лишь отвела, а потом тихонько
прошептала:
— Всеволод взаправду поскользнулся, когда меня топил в бадье,
потом упал, сломав хребтину, и не дышал. В моем распоряжении минуты
были. К дару обратилась родовому и призвала тебя. Не для того чтобы
судить тебя или наказать, а просто, чтобы сыночку спасти от глаза
злого.
Выпалив признание, она ушла. Так и не сообщив ни имени, ни
царства, что давала.
Узнав о том, что стал другим, лежал в купели и слушал щебет птиц
за стенами, что дали. Судьба не так проста. Жестокий путь
выстраивался пред ним.
Жена не хочет видеть лик супруга. Боится руки тяжелой и беды. За
сына больше переживает, чем за мужа. Нет, не так. Из-за сына
решилась на ритуал и призвала другую душу.
А что теперь ему делать?
Для Дарьяны этот день начался по-обычному: нерадостно, грустно.
Дорогой супруг вечером выпил лишнего и опять позволил себе больше,
чем любой достойный муж страны. От усердия Всеволода на женской
коже остались синие и красные следы. Вдоволь потешался супруг на
застолье, давал волю не только рукам, но и ремню с пояса. Обвинял
молодую в том, что народ его на смех постоянно поднимает, а ее
мученицей великой считают. Приближенные царя лишь улюлюкали,
раззадоривая горячую кровь в мужском теле. Разгоняли его злые
мысли, подливали в чарку меда хмельного и смотрели, зубоскалили,
кричали. Почуяв поддержку, супруг рванул ткани платья, оголяя
светлую кожу супруги и клеймя ее тело позором. Свита взвилась,
кричала, бранилась и тянула руки свои к царице.
