1. Обещание
Я больше не плакала. Сидела на краю крыши смотрела в никуда.
Там, за тридцатиэтажными высотками, виднеется кусочек неба. Такой
голубой, чистый, свежий, что мне совестно наблюдать за ним со
своими ужасными мыслями. В моих руках лежала любимая игрушка дочки.
Настолько любимая, что малышка не выпускала ее из рук даже в
туалете.
Почему же этот фиолетовый, плюшевый конь с крыльями у меня?
Потому что у меня больше нет... Ее больше нет. Моей любимой
дочери... Дочурки... Моего света в окошке... Ее больше нет.
Она исчезла в одно мгновение. Вот, я держала ее за руку и вела в
садик. Мы проговаривали чистоговорки для развития речи. Шли и пели
на всю улицу, пугая серую толпу своими голосами:
— Му-му-му, — начинаю и смотрю по сторонам, чтобы перейти
пешеходный переход.
— Му-му-мууу, — старательно тянет детский голосок.
— В садик с мамой я...
Визг тормозов... Меня отбрасывает назад. Назад потому что тело
моей малютки находится на капоте урода!
Машина протащила меня, дочку и еще пару человек несколько
метров, а потом врезалась в столб. Моя малютка умерла
мгновенно...
В руках злосчастная игрушка. Грязная. Порванная. Со следами
крови. А внизу асфальт. Я не вижу его, ведь люди снуют туда сюда, а
машины больше похожи на огромного червя, который разрывает
поверхность земли и впивается под кожу в виде станций метро.
— Му-му-мууу, — тяну долгое "у" пытаясь лавировать на грани
оставшегося самосознания. Самосохранение вопит:
"Отойди от края!"
А я не могу-у-у.
Вся моя жизнь заключалась в пятилетней крохе. В ее голубых
глазенках, длинных ресницах, смешного, детского говора и маленьких
ручках. У меня нет родителей, с мужем развелась, потому что я
выбрала рожать, а не делать аборт. Я была сконцентрирована на
дочери и работе.
Господи! Как же мне быть? Как мне жить после такого-у-у-у!!!
— Будь ты проклята! — слышу за спиной проклятье и не успеваю
обернуться, как меня некто толкает рукой.
Кроссовки на краткий миг становятся скользкими и я падаю
вниз.
Кому я успела насолить? За что можно убить человека?
Темная тень в лучах солнца осталась стоять на краю крыши, а я
успела прижать к груди любимую игрушку дочки.
Я не желаю умирать! Я хочу отомстить за смерть дочки и найти
того, кто убил меня!
— Спаси детей и их будущее. Вернешь свою дочь! — резкий голос
прорвался сквозь шум падения и...
Открыла глаза. Темный потолок. Скрипучая кровать на железной
пружине. Странное помещение.
Может... Я не умерла, а страдаю шизофренией?
По холодному, скрипучему, деревянному полу подошла к двери.
Дверь скрипнула. Распахнула ее и вышла в небольшой зал. Со стороны
зала вход в комнату где я проснулась был спрятан за тяжелую штору с
кисточками. Оформление зала напомнило мне музей, где мебель в стиле
ампир соседствует с разными картинами. Картины и людей и животных и
даже пара пейзажей заменяли здесь обои. Тут не только картины были
разные, но и их рамы не подходили под стили друг другу. Пара рам на
больших портретах были позолоченые, а все остальные деревянные либо
черные. Пара диванов обитых темной тканью явно нуждалась в ремонте:
виднелись затертости, а кое-где уже выскакивала пружина и неумелый
мастер просто приклеил кусочек ткани совсем не подходящей по цвету.
Столик с изогнутыми предположительно позолоченными ножками,
удерживал на себе папки, стопку листов, пару тарелок и кружку. Хотя
нет, кружкой, это произведение искусства трудно назвать. С
изогнутыми краями и живописными цветами она выглядела не хуже
картин на стенах. Стулья здесь были тяжелые с фигурными ножками и
спинкой, но с ободранной седушкой. На них явно была ткань, но со
временем красота поизносилась. Вместо ремонта ее просто отодрали и
оставили голую дырявую доску. Люстря свисала с потолка
многочисленными стеклянными висюльками. Если бы я под нее встала,
то обязательно зацепилась макушкой о самый нижний ряд.