Маленький мальчик спешил. Провинциальный городок в среднем течении Кубани потихоньку уталкивался. Опустели улицы, замер покойно воздух, и фонари поймали матовыми колпаками кисею осеннего туманца. Поздний сентябрь на юге России еще тёпел, но прохлада по вечерам уже пробирает. Поношенное пальтишко из тонкого серого драпа, купленное, как и все детские вещи в те времена на вырост, было всё ещё великовато. И хотя носил его мальчик три сезона безвылазно, худенькая шейка никак не достигала нужного размера по воротнику.
Маленький мальчик спешил. Не потому, что боялся ходить по ночным улицам. Случившееся раз на его памяти в городе преступление несколько недель кряду было предметом пересудов обывателей, пока, наконец, не кануло в Лету безо всякого негативного следа в сознании мальчика. Недавно пошедший в первый класс и не имевший понятия о теории относительности, он подсознательно уже умел, не упуская из виду частного, судить о мире все же по общему.
Маленький мальчик спешил. Два важнейших события ближайшего будущего занимали всё его существо и заставляли его душонку лететь домой буквально на крыльях. Вернее, не совсем домой…
Воспитывался мальчик дедом с бабкой. Еще до Войны деда подставили под недостачу мелкой суммы в железнодорожной кассе, где он работал билетным кассиром, кажется в Минеральных Водах, и он сел где-то под Владиком. Бабка, если и знавшая о декабристах, то понаслышке, поехала за ним с грудной дочкой на руках. В Перми её сняли с поезда. В горячке и без сознания, с туберкулезом легких. Из всего того, что составляло до болезни её быт, по выписке из тубдиспансера нашлась только девочка, повзрослевшая на полгода в одном из областных детских домов. К деду на Дальний Восток бабка приехала в казенном больничном халате, в больничных тапочках и поношенном, но без прорех плащике (спасибо добрым людям). Но, слава богу, со здоровой, хоть и не крепенькой, дочерью. Деду, как дисциплинированному лагерному итээровцу, позволили бесконвойно жить с семьей на «вольном поселении» в полувагоне-теплушке. С отдельным входом!
Дальше много чего было, что могло бы составить канву отдельного повествования. Первые отчетливые детские впечатления мальчика начались с затрапезного городка в Казахстане, где семье было позволено осесть после дедовой отсидки. Одно из самых веселых впечатлений – продажа целой бочки вкусной квашеной капусты бабкиного засола перед тем, как переехать жить под Армавир. На ещё более захолустный железнодорожный разъезд, но зато в родных южно-российских местах.
Мать мальчика, выучившись на фельдшера и успешно в должности поработав, поступила в Ставрополе в медицинский институт, почему и оставила сына-пятилетку на попечение своих родителей.
Деду, с его пунктиком в биографии, должность путевого обходчика до поры была чуть ли не милостью божьей. Но настал год, когда детей положено отдавать в школу, и деда перевели на работу в маленький городишко вокруг крупной узловом станции. Однако жить там им было негде. Повышенному аж до кондуктора товарных поездов, служебной площади ему не полагалось. Втроем они крутились на одну его зарплату и снимали крохотный домик из двух комнат на частном подворье одной скаредной старухи.
Мальчику было уже семь лет, свою мать он видел всего несколько раз в году, когда она приезжала на каникулы. Но он был дедушкиным и бабушкиным любимым внуком и не чувствовал неполноты мира, хотя и стал в последнее время с возрастающим нетерпением ждать приездов матери. Отца у мальчика не было по причине банальной и нередкой: он теперь жил в другом далёком городе и любил другую женщину и другого маленького мальчика.
