Вся наша ложь

© Петухова Е., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке,

оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Моим родителям,

Чону и Кён Вон

В тот вечер, когда мы нашли Марлоу, она привиделась мне в зеркале.

Я вылезла из медной ванны – старый металл кое-где уже покрылся патиной – и зябко поежилась. По ногам стекали струйки теплой воды. Взобравшись на скамеечку, я старательно протерла зеркало. Туман рассеялся, но вместо моего собственного отражения там снова была она. Глазела на меня совсем как в то утро через окно гостиной.

Она тебя преследует.

Задребезжала дверная ручка. Я обхватила себя руками и уткнулась подбородком в плечо.

– Айла, твоя мама еще надеется принять сегодня ванну.

Папа имел привычку никогда не стучать, предпочитая дергать за дверную ручку.

Она здесь. Вернулась за мной.

Я снова глянула в зеркало. Она исчезла. Осталось только отражение моего лица, размытое и почти неузнаваемое.

– Стелла, похоже, наша восьмилетняя дочь считает ванную своим личным спа, – прогудел из-за кедровой двери папин голос.

Дверь распахнулась, и я инстинктивно прижала полотенце к груди. На пороге стояла мама; ее соломенного цвета волосы еще не просохли после купания в озере, кожа шелковисто блестела. Скользнув по мне прозрачными голубыми глазами, она перевела взгляд на покрытый лужицами черный виниловый пол.

– Милая, надеюсь, ты оставила мне горячей воды…

Я не шелохнулась.

– Айла? – Она вопросительно наклонила голову.

– Мы скоро будем есть? – пробормотала я. – Мони уже готовит?

– Да и да. – Мама погладила меня по голове и легонько подтолкнула к двери.

Их с папой взгляды встретились в зеркале, и я в очередной раз отметила разительный контраст между ними – в линиях скул, в форме глаз, в каждой черточке. Рядом с густыми и темными волосами отца мамины пушились золотистым облаком. Выходя из ванной, я заметила, как он ласково погладил маму по шее.

– Мони! – позвала я, скользнув рукой по металлическим перилам. На большие, во всю стену, окна гостиной упали первые капли дождя.

Наш ежегодный отпуск в летнем домике подошел к концу. По такому случаю Мони обычно готовила какое-нибудь восхитительное блюдо из остатков еды, которые, словно бездомные котята, ждали, когда их наконец пристроят.

В детстве у меня не получалось правильно произнести корейское слово хальмони – «бабушка». «Мони, Мони!» – лепетала я. Прозвище прижилось, и для меня она всегда была Мони.

Я нашла ее в кухне. Миниатюрная фигура склонилась над рисоваркой и огромной серебряной ложкой помешивала ярко-красный кипящий бульон.

– В отпуске еда из рисоварки всегда вкуснее, – сказала она по-корейски.

Затем, разломив квадратик рамена, протянула половину мне. Я опустила свою часть в бульон, наблюдая, как та превращается в мягкий клубок скрученных нитей. У меня потекли слюнки. Бросив к лапше горсть нарезанного зеленого лука, несколько кусочков говядины и продолговатые рисовые клецки, Мони попробовала бульон ложкой и предложила отведать мне. Я осторожно глотнула – горячая жидкость обожгла язык. Мони вновь склонила тронутую сединой голову над рисоваркой.

Мне захотелось рассказать ей. О лице, которое я увидела в окне тем утром, когда она впервые появилась передо мной.

Всего один взгляд – и теперь ее лицо меня преследовало.

Круглый комочек темной плоти, два горящих угля остановились на мне будто примагниченные.

Я застыла, обуреваемая страхом и любопытством. Затем, моргнув, отвела глаза. Раннее утро уже рассыпало солнечные блики на поверхности озера. Сверкающие волны с силой бились о причал, с каждым ударом взывая: посмотри на нее, посмотри на нее.

Я снова перевела взгляд на окно. Стекло запотело, словно предвещая беду. Лицо плавало в воздухе, то становясь отчетливее, то растворяясь в пятнистой смеси света и теней.