Гостиная наполнялась шёпотом.
Приглушённые голоса, осторожные взгляды, негромкий звон бокалов с
водой и крепким алкоголем. Запах свежих цветов смешивался с тяжёлым
ароматом ладана, принесённого кем-то из родственников. Я стояла у
камина, вцепившись пальцами в чёрную ткань платья, будто стараясь
удержаться на ногах.
Моего мужа, Павла, похоронили утром.
Теперь в нашем доме собрались друзья, коллеги, дальние родственники
— все, кто хотел выразить соболезнования, кто чувствовал себя
обязанным прийти.
Каждый раз, когда кто-то подходил
ближе, произносил заученные слова утешения, я кивала, но не слышала
их. Мои губы двигались, отвечая что-то дежурное, но смысла в этих
словах не было. Всё, что имело значение, ушло вместе с Павлом.
— Выпей глоток воды, — тихо сказала
Наталья, моя лучшая подруга, протягивая бокал. Она вот уже третий
день не отходила от меня, словно знала, что без неё я просто
рассыплюсь, как фарфоровая статуэтка.
Я взяла стакан, но не сделала ни
глотка. Губы были сухими, но пить не хотелось. В горле стоял комок,
мешавший дышать.
— Все смотрят, — прошептала я, не
зная, зачем это сказала.
— Пусть смотрят, — ответила Наталья,
сжимая мою руку. — Они придут, поговорят, уйдут. А ты останешься.
Ты должна держаться, Маш.
Я склонила голову. Да, я останусь. В
этом доме, полном эха чужих голосов, в этой жизни, которая теперь
кажется чужой.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Дядя
Павла, Виктор Сергеевич. Высокий, грузный мужчина с лицом,
покрасневшим от спиртного.
— Ты держись, девочка. Павел был
хорошим человеком…
Он ещё что-то говорил, но я снова не
слышала. Просто кивнула, опустив взгляд. Всё, что мне хотелось, —
чтобы этот день закончился. Чтобы этот ад закончился.
Но он только начинался.
Одиночество било в висок, отдавало в
грудную клетку ноющей пустотой. Я действительно осталась одна. Без
детей, без мужа, без будущего, которое ещё вчера казалось мне
чем-то незыблемым. Мысли, одна тяжелее другой, давили на меня, и
слёзы сами собой стекали по щекам. Как же мне было противно от
самой себя — сегодня я должна думать о нём, о Павле, а не о себе. О
том, каким он был, что он значил для всех нас. А я думаю о том, как
мне теперь жить.
Но я жива. Я должна быть благодарна
хотя бы за это. Я дышу, стою, говорю. А он… он нет. Павел умер.
Сердце. Всё случилось так быстро, что даже теперь кажется, будто
это ошибка, чья-то нелепая шутка. Но его больше нет. Никогда не
будет.
Меня передёрнуло, дыхание сбилось. Я
всхлипнула, закрывая лицо ладонями. Никогда…
Гости разошлись. Дом опустел.
Остался лишь тяжёлый запах духов, кофе и чего-то неуловимо мрачного
— может быть, самой смерти. Я медленно пошла по дому, неосознанно
проверяя, действительно ли теперь я одна.
В коридоре всё было так же, как
всегда, но теперь в этом порядке было что-то пугающее,
безжизненное. Я заглянула в кабинет Павла. На его столе лежали
несколько папок, ручка, пара монет. На стуле висел его любимый
тёмно-синий пиджак. Осторожно провела пальцами по спинке кресла,
как будто надеясь, что почувствую тепло, которое могло там
остаться. Но нет.
В гостиной тускло горел торшер. На
полке стояли наши фотографии — свадьба, отдых у моря, какой-то
банкет, где он смеялся, глядя на меня. Взяла одну из них, провела
пальцем по стеклу, но тут же поставила обратно, боясь, что если
задержусь, то не смогу отпустить её.
Вошла в гардеробную. Там всё было
так, как он оставил: идеально выглаженные пиджаки висели на своих
местах, галстуки аккуратно разложены на подставке, запонки лежали в
шкатулке. Погладила по ткани смокинга, ощутила под подушечками
пальцев холод металла запонок. Как будто он всё ещё здесь. Как
будто всё ещё можно повернуть вспять.
