Серия «Мемуары, дневники, письма»
Дизайн серии Григория Калугина
На обложке рисунки из фондов Shutterstock
В оформлении книги использованы фотографии из архивов Л. А. Мнухина и Дома-музея Марины Цветаевой
Составление Льва Мнухина
Подготовка текста, предисловие и комментарии Татьяны Горьковой
© А. С. Эфрон (наследники), 2021
© Л. А. Мнухин (наследники), составление, 2021
© Т. А. Горькова, предисловие, комментарии, 2021
© Дом-музей Марины Цветаевой, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
* * *
Ариадна – дочь поэта. Дело ее жизни…
После отъезда из Советской России в мае 1922 г. Цветаева практически исчезла с российского поэтического горизонта. Правда, в 1923–1927 гг. в Москве и Ленинграде еще появлялись публикации ее произведений в антологиях и поэтических сборниках[1]. Но это были лишь единичные случаи. В эмиграции Цветаеву знала в основном интеллектуальная элита, широкого читателя у нее не было, хотя она выпустила несколько поэтических сборников, печатала в эмигрантских журналах свою прозу. Тем не менее она так и не вписалась в контекст зарубежной литературной жизни. Сведения же о ней на родину практически не доходили.
Цветаева, вернувшись после семнадцати лет эмиграции в СССР, страну для нее практически «новую» (да и ее давно забывшую), мечтала снова заявить о себе как о поэте. С помощью друзей она получила предложение от Гослитиздата составить небольшой (всего 3000 строк) сборник, который впоследствии получил название «Сборник 40-го года». Цветаева его подготовила и передала в издательство 1 ноября 1940 г. Книга была включена в план выпуска 1941 г. Но, согласно действующим в стране правилам, издание должно было предварительно пройти рецензирование. Одним из рецензентов оказался влиятельный в то время критик (в прошлом теоретик конструктивизма) Корнелий Люцианович Зелинский. Через три недели появилась шестистраничная рецензия – злая, жестокая, несправедливая, написанная с позиций господствующей идеологии. Рецензент обвинил Цветаеву в формализме и «политической нейтральности» (читай – политической неблагонадежности), назвал ее поэзию стихами «с того света», которые дают «диаметрально противоположное, даже враждебное представлениям о мире, в кругу которых живет советский человек. Книга Марины Цветаевой – душная, больная, печальная книга», – подвел итог рецензент. Так что надежды на издание сборника практически не осталось[2]. Потом началась война, и рукопись затерялась где-то в суете дней. Папка со стихами была найдена случайно много лет спустя среди рукописей в Красноуфимске, куда эвакуировалось издательство. Примечательно, что, узнав о содержании рецензии Зеленского, Цветаева на экземпляре книги со своей правкой написала: «P. S. Человек, смогший аттестовать такие стихи, как формализм – просто бессовестный. Я это говорю – из будущего. М.Ц.». Она верила – будущее у нее и ее поэзии на родине есть…
Но прошло еще много лет, прежде чем Цветаева стала известна советским читателям.
Дочь поэта, Ариадна Сергеевна Эфрон, была потрясена трагической гибелью матери (узнала об этом лишь 13 июля 1942 г., так как близкие скрывали от нее сведения о смерти Цветаевой). Она корила себя: «Если бы я была с мамой, она бы не умерла. Как всю нашу жизнь, я бы несла часть ее креста, и он не раздавил бы ее…»)[3]. Еще находясь в заключении, дочь поклялась перед близкими и своей совестью: «Мне важно сейчас продолжить ее дело, собрать ее рукописи, письма, вещи, вспомнить и записать всё о ней, что помню, – а помню бесконечно много. Скоро-скоро займет она в советской, русской литературе свое большое место, и я должна помочь ей в этом»[4]. Дочь, как никто, понимала, что мать – большой поэт, она неоднократно повторяла в письмах мысль о том, что Цветаева должна занять свое достойное место в русской литературе, что это должно быть общепризнанным, а «мы должны приготовить для этого всё, что в наших силах. Так будем жить… во имя этого», – писала она тетке Анастасии Ивановне в 1954 г. еще из Туруханска
