Глава 1: "Второе рождение"
Умирать, оказывается, довольно скучно.
Лежу в этой больничной палате уже третий день, смотрю в потолок и думаю о том, что жизнь прошла мимо. Семьдесят два года – солидный срок, казалось бы. Двое детей подняла, шестерых внуков нянчила, дом держала. А вот теперь, когда сердце начало барахлить окончательно, понимаю – не жила я совсем. Была кем-то вроде добровольной кухарки-няньки-прачки без зарплаты и выходных.
Помню, как в восемнадцать лет мечтала о своём ресторане. Небольшом, уютном, где люди будут приходить не просто поесть, а получить кусочек домашнего тепла. Я тогда уже умела готовить лучше мамы, соседки за рецептами приходили. А потом появился Петька с его влюблёнными глазами и предложением руки и сердца.
– Галка, зачем тебе этот ресторан? – говорил он. – Семью заведём, я работать буду, ты дома – красота!
И я согласилась. Потому что любила. Потому что так было принято. Потому что… а теперь-то я понимаю – потому что струсила. Побоялась рискнуть, пойти против течения. Вот только против какого течения-то? Общество требовало быть домохозяйкой, муж требовал быть домохозяйкой, даже мама намекала, что «порядочная девушка думает о семье, а не о карьере». В итоге я стала образцовой домохозяйкой. Грустно только, что образцовые домохозяйки никому особо не нужны, когда дети вырастают.
Сорок четыре года в браке. Хорошего мужа похоронила, детей в люди вывела. Внуки растут, правда, видятся редко – все заняты своими делами. А мечта о ресторане так и осталась в девичьих грёзах.
Самое обидное, что кухаркой-то я всю жизнь и проработала. В столовой сначала, потом в кафе при заводе. Готовила для других, чужие идеи воплощала, чужую прибыль делала. А своё так и не решилась открыть.
Мониторы рядом начинают пищать как-то тревожно. Медсестра забегает, суетится. Врач появляется – молодой, испуганный.
– Галина Петровна, как самочувствие?
Да нормально, доктор. Просто понимаю, что время вышло. И жалко не смерти – жалко нереализованности. Сколько блюд я так и не приготовила, сколько гостей не накормила, сколько тёплых вечеров не создала… А главное – сколько денег не заработала! Всю жизнь зависела от чужих кошельков: сначала от папиного, потом от мужнего, потом от детских. Никогда своих не было.
Если бы можно было начать сначала, думаю я, засыпая под монотонный писк аппаратуры. Если бы дали второй шанс…
Просыпаюсь и сразу понимаю – что-то не так.
Во-первых, я не в больнице. Надо мной деревянные балки потолка, а не больничная плитка. Окно какое-то странное – не пластиковое, а с мелкими стёклышками в свинцовых переплётах. Либо меня перевели в очень дорогую частную клинику, либо что-то тут не так.
Во-вторых, боли в груди нет. Вообще ничего не болит. А должно бы – в семьдесят два года без болячек не бывает. Даже спина не ноет, хотя она у меня лет с сорока постоянно скрипела.
В-третьих, когда я поднимаю руку, чтобы потереть глаза, вижу… молодую руку. Гладкую, без пигментных пятен и узловатых вен. Без той родинки на запястье, которая меня полжизни раздражала.
И тут меня накрывает… пустота. Полная пустота в голове.
Я понятия не имею, кто я такая, где нахожусь и что вообще происходит. В памяти – только моя прошлая жизнь Галины Петровны. А про эту молодую девушку в зеркале – ноль информации.
– Что за бред? – думаю и сажусь в кровати.
Стоп. Наверное, это галлюцинация. Да, точно! Я лежу в больнице под наркозом или в коме, и мне снится всякая чушь. Бывает же такое. Мозг умирающего человека может выдавать самые невероятные видения. Сейчас проснусь в реанимации, а медсестра скажет: «Галина Петровна, вы нас напугали!»
Встаю с кровати – кстати, огромной, с балдахином и тяжёлыми шторами – и подхожу к зеркалу. И чуть не падаю от увиденного.
