Воспоминания о Кольке-Прыще приободрили Эрику – это был
единственный человек, которому она безоговорочно доверяла, но
доверяла не безоглядно, а с опаской, как прирученный к рукам дикий
зверек, часто и с тоской в глазах поглядывающий в сторону леса - и
заставили действовать, словно здесь в полутьме под платформой она
была не одна.
Девушка осторожно придвинулась вплотную к лежащей на земле
женщине и дотронулась тонкими пальцами до ее белеющей в полутьме
руки.
- Эй, дамочка, отзовись, - тихо позвала Эрика, быстро ощупывая
кожаную куртку и ловко расстегивая блестящую молнию. - Это чужая
территория и находиться здесь не безопасно.
Взгляд Эрики наткнулся на широко открытые безжизненные глаза
женщины - рука ее, обшаривающая карманы куртки, дрогнула и
похолодела. Но она тут же успокоила сжавшееся от нехорошего
предчувствия сердце.
Чего она так испугалась?! Это всего лишь безобидный труп!
Колька-Прыщ учил, что бояться надо живых, а не мертвых!
Глубоко вздохнув, Эрика заставила себя вновь посмотреть в
безжизненные глаза женщины и попыталась убедить себя в том, что
перед ней лежит уже не женщина, с которой можно поболтать о
чем-нибудь на досуге, поспорить или даже поругаться, а
бессловесный, холодный, ничего не чувствующий труп. И теперь ей,
Эрике, без разницы мужской он или женский: труп он и есть труп –
что-то среднее между жизнью и смертью, как бревно среднее между
деревом и изделием из него.
Кажется, так учил ее думать Колька–Прыщ, при обыске покойника
(предусмотрительный, мать его!), но чистая наука одно, а практика
совсем другое – это был первый практический опыт в ее жизни и
давался он ей с большим трудом.
Эрика попыталась думать именно так: труп – это не человек, а
бревно. И это сработало! Она снова, уже сознательно, дотронулась до
мертвого тела, но уже не отдернула руку, а просто замерла,
осознавая изменившуюся ситуацию.
- Это самый обыкновенный жмурик, - шептала она обветренными
губами, подбадривая себя звуками собственного голоса. - И по всему
видать свеженький и не общипанный…
Уже в следующую минуту Эрика ловко стягивала с мертвой женщины
одежду, содрогаясь от страха и радуясь одновременно неожиданной
добычи.
Мертвая женщина была молодая и не совсем окоченевшая – руки ее
гнулись, расставаясь с тонкой кашемировой водолазкой и кожаной
курткой.
Эрика сняла все, даже белье – трупы не имеют стыда, как,
впрочем, и она не имела стыда, когда лежала в бреду голой на
картонных коробках и куче тряпья в халупе на свалке под
пристальными, бесстыдными взглядами мужчин и женщин, собравшихся
поглазеть на Колькину «девку-найденку». Поглазеть, а заодно и
прикинуть, какую выгоду они смогут извлечь, если она все-таки
выживет, и они оставят ее в своей «стае».
С украшениями женщины пришлось повозиться – с коченеющих пальцев
кольца снимались с большим трудом, и замок золотой цепочки никак не
расстегивался. Пришлось Эрике задирать подол цветастой юбки и лезть
за зажигалкой в карман стареньких джинсов, завернутых по колено,
чтобы не мешали и не торчали из-под широкой, цыганской юбки с
оборками.
Эрика поспешила воспользоваться светом – приблизила руку к замку
цепочки и склонилась над ним. Справившись с замком, она сунула
цепочку с кулоном в карман джинсов и, не удержавшись, поднесла
зажигалку к лицу мертвой женщины.
Еще недавно молодая девушка была ухоженной, модно одетой девицей
с короткими, каштановыми, подстриженными под каре волосами, а
теперь даже тональный крем не смог скрыть мертвенную серость лица и
фиолетовые круги вокруг серо-зеленых глаз. А может, Эрике только
показалось, что глаза имеют зеленоватый оттенок из-за крупных,
причудливой формы серег ядовито зеленого цвета.
