Если Грэхард IV, шестой представитель династии Раннидов на престоле Ньона, чего и не любил, как это того, чтобы его отвлекали от вечерней работы. Поэтому вырвавшийся из-за обычно плотно сомкнутых штор луч закатного солнца привёл его в большое раздражение.
Проблема была не в самом свете – в конце концов, многочисленные свечи вокруг тоже светили довольно ярко, – а в том цвете, который рождался при соприкосновении луча со светлой столешницей, частично заваленной бумагами.
Цвет этот получался золотистым с лёгким рыжим отливом – точь-в-точь такой, как волосы одной особы, которую Грэхард совершенно не хотел вспоминать.
Пришлось вставать и поправлять шторы – и ставить пометку о необходимости сделать выговор слугам. Ведь знают же, шельмы, что он требует к вечеру зашторить окна плотно, без щелей! Как раз во избежание подобных эксцессов.
Вернувшись за стол, Грэхард мысленно зарычал с досады: привести мысли в рабочее русло, как и следовало ожидать, теперь не получалось.
Это было бы гротескно смешно, если бы это происходило с кем-то другим; но почему-то это произошло именно с ним! Победитель трёх военных кампаний против Мариана, владыка, покоривший бесчисленных мелких князьков на границах своих земель, законодатель и реформатор, грозный и величественный повелитель Ньона, – и эта глупая, совершенно бессмысленная, детская какая-то влюблённость, чьё место разве что в бульварном романе!
Стукнув кулаком по столу, Грэхард сделал три медленных вдоха и выдоха, изгнал из головы всяческие мысли и сосредоточился на казначейском отчёте. Цифры, хвала Небесному, лучше всего остального помогали от этих глупостей!
…спустя три минуты владыка с большим недовольством отметил, что вместо расчётов тупо пялится в пустоту – наверняка с самым идиотским выражением лица – и думает…
Ну конечно, о ней.
Эсна из рода Кьеринов, примечательная единственно цветом своих волос – редким для Ньона, унаследованным от матери-ниийки.
Впервые он увидел её волосы семь лет назад, и тут-то и произошла с ним эта беда, совершенно несуразная и непоправимая. С того дня выкинуть Эсну из головы он так и не смог.
Все эти семь лет были наполнены беспрестанной борьбой с собой: Эсна уж никак не подходила ему в пару. Да и безумие, рассматривать в таком ключе женщину, которую совсем не знаешь, – а ведь он совсем, совсем её не знал. Он видел её всего восемь раз в жизни, со дня её совершеннолетия – на каждом новогоднем балу, итого семь раз, и один – на похоронах её первого супруга. Героя марианской кампании следовала почтить со всем уважением, что владыка и сделал с присущей ему ответственностью.
Нет, положительно, это не было любовью и не могло ею быть по определению; это было совершенно безумное, глупое, несуразное помешательство.
Отложив перо, Грэхард опёрся массивным подбородком на ладонь и с тоской посмотрел на плотно сомкнутые шторы. Спустя минуту вздохнул, встал, распахнул их, впуская закатные лучи в комнату, уселся обратно и принялся любоваться бликами на столешнице.
…подумаешь, волосы необычные. Были у него любовницы-златовласки. И шевелюра у них погуще была, и уж как они за ней ухаживали с этими своими маслами и благовониями! Он, конечно, не видел волос Эсны вблизи, но был уверен, что те гораздо хуже.
Дело не в волосах, видимо; но в чём?
За все эти годы он так и не нашёл ответа.
Он перепробовал всё: других женщин, войну, научные изыскания, физические упражнения, сочинение виршей, вино… помогала только непрестанная работа, выматывающая, безжалостная, чтобы ночью провалиться в чёрный сон и, вынырнув из него, тут же погрузиться в водоворот новых дел.
Наверно, ни один владыка Ньона никогда не отличался столь безумной продуктивностью, как Грэхард IV, чей поминутно расписанный день был доверху набит самыми разнообразными и сложными проектами.
