– Немедленно убери руку, – от грозного оклика родного и любимого голоса меня подбросило. Надо же, как Джоха умеет орать! Никогда не подумала бы. И повода-то никакого нет. Подумаешь, мужика, у которого уши пухнут без курева, сигареткой угостила! Ну, протянула эту самую сигаретку сквозь решетку! Мужик-то хоть и по ту сторону свободы, вполне мирный, только слегка помятый, да пьяненький чуть-чуть. Не преступник- душегуб какой-нибудь. Да и вокруг полицейских туча. Чего орать! Бедный мужичишка, зажав в кулачок сигаретку, забился от страха в самый дальний угол помещения, гордо именуемого в вытрезвителе – комнатой отдыха, а на мой взгляд – камерой предварительно заключения. Джоха же, как грозный муж при исполнении сразу двух ответственных заданий – охраны чести и достоинства супруги и командира спецбата, выговаривал мне в соответствующей тональности:
– Руки никуда не суй, нос тоже. Сказал же, что можно покажу. Остальное не положено. Скажи спасибо, что вообще сюда пустили. Не согласись я сопровождать, сидела бы дома, да про бабушек – божиих одуванчиков писала…
Вот-Вот! В этом он весь – подполковник полиции, бравый командир, гроза братков и всякой прочей нечисти. Без его сопровождения я ну ни куда! Это он так думает. Да, кто он вообще такой! Еще даже не муж! Подумаешь, спим в одной постели, да и то только по выходным, которых у него, да и у меня тоже, бывает не более трех дней в месяц! До ЗАГСа не добежали, штампа нет, значит не муж и точка! Но гневу в моей душе не суждено было разгореться. Обшарпанная дверка распахнулась, и перед нами предстал майор, начальник городского медвытрезвителя. Его внешность очень органично вписывалась в местный интерьер. Пуговицы на фирменной когда-то белой рубашке расстегнуты до пупка, на щеках двухдневная щетина. И слегка хмельной взгляд узеньких глаз-щелочек дополнял картину.
– Он что, пьяный? – шепчу я милому.
– Ты что! – басит тот в ответ – Он десятый год в вытрезвителе! Надышался, пропитался!
Майор уже расплылся в улыбке. Глаз от этого совсем не стало:
– Тэя Серафимова! Не верю глазам своим! Что привело, красавицу, в наши пенаты? Интервью брать будете? Записать в трех экземплярах?
Пробу на степень опьянения, а не интервью у него надо брать! Но под пристальным взглядом родного и любимого, не решаюсь на колкость. А тот уже и Джоху разглядел.
– Товарищ, то бишь господин подполковник, – физиономия майора превратилась в блин. И без того узкие глаза- щелочки утонули в широченной до ушей улыбке, обнажив два ряда давно не чищеных пожелтевших зубов.
– И вы пришли! Честь-то, какая! Чего изволите показать журналистке?
Ну вот, началось! Сейчас возьмут в плотное кольцо, и ничегошеньки не увижу, не услышу, зачем, скажите, пожалуйста, надо было выбивать разрешение на посещение этого заведения, да еще в ночное время, которое как было, так и останется закрытым для свободы слова на семь замков! Какая уж тут сенсация, если все в строго дозированной форме – туда не ходи, сюда не смотри! Следующий раз лучше палец себе откушу, чем Джоху просить буду о разрешении! Сама одна все сделаю, и в изолятор, и в управлении, и в тюрьму, и даже в ночной рейд по притонам и проституткам! Впрочем, к последним его вполне взять можно. Он большой в них знаток. Помниться, когда следователем в ГСК служил, досье на всех городских дам легкого поведения составлял. В такие аккуратненькие альбомчики фото вклеивал, фас, профиль, особые приметы, которые всегда были то на попе, то на груди. Родинки там всякие, шрамики приметные. Темное у тебя прошлое, господин подполковник. Вот и подозреваешь меня черте в чем! Пока подобные мысли роем носились в голове, вокруг происходило действо ни как от меня не зависящее. Джоха что-то шепнул майору, тот злорадно ухмыльнулся в мою сторону, и ласково-ядовито произнес:
