Человеку многое может быть не по силам, но ничто не должно быть ему не по совести.
Альберт Швейцер
* * *
Я не планировал писать книгу. Но однажды понял: передо мной прошла целая эпоха. Я видел многое собственными глазами. Сейчас многие одну часть этой эпохи пытаются очернить, другую часть героизировать.
В этой книге нет вымышленных героев. Здесь то, что я видел и пережил сам.
Я не святой. Я ошибался. Верил Горбачёву. Надеялся на справедливость. Но если бы можно было начать заново – я бы всё равно шёл своим путём.
Эта книга – для тех, кто умеет слышать сердце.
Для тех, кто когда-либо чувствовал себя лишним.
Для тех, кто борется за право жить под солнцем.
Может быть, кто-то прочитает и скажет: «Если он смог, то, может, и я смогу».
* * *
Мне четыре года. Меня везут к профессору в Киев. Я никогда не видел столько огней, как здесь. Эти огни остались самым ярким моим воспоминанием о Киеве.
У домашних была последняя надежда – на профессора, о котором все только и говорили. Но профессор сказал, что я опоздал родиться. Уже прошло много времени. У меня тетрапарез – детский церебральный паралич с поражением четырёх конечностей.
По словам бабушки, я родился мёртвым. Современная медицина называет это тяжёлой асфиксией (удушьем) или неонатальной депрессией (отсутствие дыхания, слабое сердцебиение, синюшность и т.п.). Акушерка применила народный способ – холодную воду из колодца – чтобы вызвать шоковый дыхательный рефлекс. Асфиксия при родах – одна из наиболее частых причин детского церебрального паралича. Когда мозг новорождённого не получает кислород в течение критически важного времени, могут повредиться участки, отвечающие за движение, тонус мышц и координацию.
Бабушка в моей инвалидности винила акушерку.
А мама, когда узнала, что я инвалид, тронулась умом.
* * *
Все советовали сдать меня в дом инвалидов. Но родители всем отвечали, что никуда меня сдавать не будут.
Я до пяти лет не ходил. Бабушка меня выходила. Мешками приносила муравьёв из лесу и делала мне тёплые компрессы. Помню, как она носила меня на плечах, подвязав платком, когда шла на свадьбу к соседям через дорогу. Было многолюдно и шумно.
Помню, как упал с кровати и поломал руку. Я хотел поймать солнечный зайчик на кровати, потому что мне надоело смотреть на этот бумажный ковёр на стене с оленями. Теперь хожу с гипсом.
* * *
Мне семь лет. Учителя ходят по домам будущих первоклассников.
– Ваш сын, конечно, в школу не пойдёт.
– Пойдёт. Только на следующий год. Пусть немного окрепнет. Он знает все буквы и умеет читать.
Читать я научился до шести лет. Дальний сосед показал мне все буквы и сказал, что мне надо в школу.
Книг в доме у нас не было, кроме бабушкиного Евангелия, в котором отсутствовали страницы в начале и в конце, использованные покойным дедушкой для самокруток. Я читал слова из отрывного календаря и из полосок газет, которыми обклеивали на зиму щели в окнах.
Бабушка иногда горевала: «Как ты будешь жениться, внучок?». На что я всегда отвечал: «Я буду жениться в рукавицах».
Я хотел поскорее пойти в школу, но боялся, что туда надо заходить по лестницам. В моём понятии ступеньки представлялись приставными лестницами, по которым надо заходить через окно.
* * *
Магазинных игрушек у нас в доме тоже не было. Сестра, которая была на два года младше меня, играла с тряпичными куклами. А я вместо машинок использовал стулья, вставляя ноги в проёмы на спинке стула, а летом катался на подсолнухах, вырванных с корнями.
Первая кукла у сестры появилась, когда ей сделали операцию на гландах в Гомеле. А мне тогда же купили букварь.
Помню, как мама водила мою руку, уча меня писать. Когда получалось некрасиво, она вырывала листок и заменяла его другим из чистой тетради. Позже я и сам стал вырывать листки, ничего не вставляя взамен. Потом учитель сказал, что так делать нельзя.
