Аманда
22 июля 1998 года, 21:00
Мы только что начали церемонию зажигания фонарей – в мой последний год пребывания в лагере Макау. Постепенно во мне оживали воспоминания – запах дыма от походного костра, который мы устраивали каждую неделю; шум игр, походивший на внезапно начавшийся ливень; призывы и ответы, звучавшие среди леса, когда нужно было захватить чей-то флаг. Сосны и грязь, песок и солнцезащитный крем.
Идея проста, но весьма эффективна – сделать летающий фонарик из папиросной бумаги, свечей и проволоки, а затем написать желание на его хрупких стенках. Желание должно было исходить из самого сердца, ведь через несколько часов фонари будут зажжены и устремятся в небо, то поднимаясь, то опускаясь, чтобы, в конце концов, приземлиться на каком-то далеком берегу.
Церемония началась в сумерках за несколько дней до конца июльского тура. В ту последнюю ночь я держала заранее сделанный фонарь, стараясь не подносить его близко к телу, чтобы ненароком не раздавить, пока мы шли вместе с остальными обитателями лагеря к Свимминг Бич. В мои сандалии набились камешки, так что моя лучшая подруга Марго хихикнула, глядя на то, как я трясу задранной ногой.
– Предупреждение о камнепаде, – выдала она.
– Баю-бай, детка.
– Камень, ножницы, бумага.
– Рок[1] круглые сутки.
– Вы, двое, замолчите наконец? – раздраженно сказал Райан, поглядев на нас через плечо. Он был старшим братом Марго, и в свои двадцать лет казался матерым по сравнению с нами, семнадцатилетними – настоящий взрослый, причем объект моих тайных желаний, одно из которых я запечатлела на стенке фонарика.
Марго показала ему язык, потом состроила насмешливую гримасу. Как младшие вожатые мы были обязаны подавать положительный пример. Мы достаточно близко к сердцу принимали эту ответственность, к тому же беспокоились, что, если будем сильно шуметь по дороге на пляж, наши желания могут не сбыться. Существовали, в конце концов, определенные правила. Позаботится ли Великий Исполнитель Желаний о просьбах легкомысленных девушек? Нам не хотелось рисковать.
Всего нас было 150 человек – отдыхающих и представителей персонала, держащих разноцветные бумажные фонарики – настоящий калейдоскоп надежд и мечтаний. Мы потихоньку пробирались к пляжу, царило молчание вместо привычной франко-английской разноголосицы. Нас словно предупреждали о том, что грядет что-то важное, такое, которое пребудет вовеки. Озеро было без единой морщинки, как это часто бывает на закате, а его солоноватый запах был настолько знаком, что мы практически его не ощущали. Райан вывел нас к плавучим докам, ячейки которых качались у нас под ногами. Ни дуновения ветерка, восходящая луна отражалась в зеркальной глади озера идеально круглым пятном. В двухстах футах от нас швартовалась маленькая флотилия парусных лодок – скрипевшие фалы оскверняли своим шумом ночной покой.
Кто-то впереди меня споткнулся о край причала. Ноша упала из рук в воду.
– Мой фонарик!
– Тссс! – разом зашипели двадцать вожатых, всколыхнув ночь. Девочка десяти лет закрыла лицо руками, ее плечи дрожали. «Значит, не сегодня исполнятся ее желания», – подумала я, крепко сжав собственный фонарик, хотя и понимала, что моим надеждам тоже не суждено сбыться, а трепет в моем сердце был порожден скорее мыслями, нежели ожиданием.
Не сейчас…
Причал был расположен буквой U, этаким закругленным недоквадратом; если бы вы прошли по периметру, то снова оказались бы на пляже. На полпути, у большой спасательной пристани, Райан достал из кармана пластиковую зажигалку. Язычок пламени осветил его красивое лицо. В каждом летнем лагере был такой парень, как Райан – мальчишками он верховодил, а девчонки, в свою очередь, вешались на него. Когда лагерь Макау только начинал работу, у тогдашнего Райана в руке наверняка была бы «Зиппо», а изо рта свисала бы сигарета. Но на дворе был 1998 год: мы носили водолазки и шорты, а волосы у всех мальчишек напоминали вороньи гнезда.
