Яна
– Котик, я хочу у тебя кое-что спросить. – Миша оторвался от телефона и посмотрел на меня.
Я поставила «Ванпис» на паузу, чтобы не пропустить интересный момент.
– Еще в начале сентября я пообещал одной знакомой станцевать с ней на балу. Сейчас она уточняет, в силе ли все. Уже нужно записываться на конкурс и начинать репетицию. Ты не против, если я поучаствую? – Его телефон пискнул и подсветился в темной комнате, оповещая о пришедшем сообщении. Я опустила глаза и, пока экран не успел погаснуть, успела разглядеть только имя «Марина».
Напряжение тут же скрутило мой живот. Я сцепила похолодевшие пальцы в замок и поджала губы. Необъяснимая тревога сковала мое тело и сдавила горло.
– Я могу отказаться! – поспешил заверить меня Миша.
– Нет, все нормально, – ответила я как можно более непринужденным голосом.
– Точно? – Миша приблизился к моему лицу.
– Да.
Я отвернулась и продолжила смотреть «Ванпис». Миша что-то быстро напечатал на телефоне, а потом отложил его в сторону и обнял меня за плечи, прижав к своей груди. Я попыталась расслабиться и сосредоточиться на сражении Луффи, но мысли постоянно возвращались к словам Миши.
Разве нормально, когда твой парень танцует с другой девушкой, берет ее за руку, ощупывает талию? Хотя что в этом плохого? Они ведь будут делать это ради конкурса. В нашем универе каждый год проходит новогодний бал. Я ни разу не ходила туда, но Рина рассказывала мне, что после конкурса все желающие могут выйти на танцевальную площадку, соблюдая установленный дресс-код – девушки в юбках в пол, а парни в брюках и рубашках. Мне казалось это нелепым. Зачем соблюдать такие порядки, если после бала студенты все равно пойдут в соседний бар напиваться?
Я немного успокоилась до тех пор, пока Миша не отвлекся на прожужжавший телефон. На экране снова всплыла Мариночка. Я украдкой взглянула на Мишу. Он улыбнулся уголками губ и одной рукой набрал сообщение. Тревога снова завязалась в моем животе тугим узлом. Я стиснула зубы и отодвинулась от Миши, обнимая подушку с котиком. Лицо Миши стало обеспокоенным.
– Шея затекла, – соврала я.
Миша накрыл мою руку своей и переплел наши пальцы. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы он заметил мое раздражение, а с другой – меня тянуло освободиться от его прикосновений и демонстративно отсесть на ощутимое расстояние. Но тогда бы пришлось объяснять причину моего негодования, и Миша посчитал бы меня ревнивой истеричкой. Во мне и так куча недостатков. Зачем выставлять себя в более невыгодном свете? Как-нибудь перетерплю.
Тут вдруг Миша положил голову на мои колени. На его губах играла довольная улыбка. Рад, что договорился плясать со своей Мариночкой?! Меня охватило нестерпимое желание прижать подушку к его лицу.
В дальней части комнаты послышалось шуршание. Наверное, это Тортик выбрался из своей лежанки и направился на поиски приключений. Вскоре из темноты показалась маленькая кошачья фигурка. Тортик подошел к нам и начал обнюхивать Мишино лицо. Миша почесал ему подбородок. Тортик довольно замурчал и лизнул его в нос. Миша тихо рассмеялся, прикрыв глаза. Тортик заметил шнурки от его толстовки и начал играть с ними. Миша пару раз подергал за них, раззадоривая Тортика. Мой рыжий глупыш прыгал за шнурками, как попрыгунчик, нервно стучал пушистым хвостом, шипел и пару раз даже вцепился зубами Мише в руку. Миша не жаловался, так что я не вмешивалась в их разборки.
Через какое-то время Тортику надоело сражаться с ненавистным шнурком, и он спрыгнул с кровати, подбежал к миске с кормом и смачно захрустел. Раньше мы кормили Тортика на кухне, но потом я забеспокоилась, что на запах корма сбегутся тараканы, и переставила все миски в комнату. Здесь я находилась чаще, чем на кухне, и могла контролировать появление этих мерзких существ. За месяц проживания в съемной квартирке мы ни разу не встретили ни одного таракана, и это, вопреки логике, только убеждало меня в том, что они еще обязательно появятся. Как ни странно, в присутствии Миши мой панический страх притуплялся. Я как будто перебрасывала на него ответственность за мою безопасность и ненадолго выдыхала. Так странно было полагаться на другого человека. Всю жизнь я видела опору только в себе, и то эта опора прогнила изнутри и грозилась рассыпаться в щепки от любого неосторожного прикосновения кончиком пальца.
