«Дождись меня, солнышко, я сегодня освобожусь
пораньше».
Но его снова нет, а из сердца торчит ядовитый клинок.
И вновь я одна. И вновь пустые обещания. Безумное отчаяние
расправляет крылья, когда из коридора, наконец, доносятся тихие
шаги.
Мой взгляд опускается на тумбочку, фиксируя горящие неоновым
светом цифры.
Час ночи.
Час… Ночи.... Где же тебя опять носило, Акрам?
Дверь в нашу спальню распахивается почти бесшумно.
Я прикрываю глаза, стараясь выровнять дыхание. А он гремит
пряжкой ремня, перебивая легкий шелест рубашки.
Он забирает что-то из комнаты, озаряя темное пространство яркой
подсветкой телефона. И выходит прочь.
Я отчетливо слышу, как он запирается в ванной. Как льется вода,
а теплые капли бьются о стекло душевой кабины, отскакивают от
холодного кафеля.
После душа Акрам идёт на кухню, ещё какое-то время любимый
проводит там.
Его неразборчивый игривый шепот проворачивает тот самый клинок
во мне. И рана кровоточит еще сильнее.
Как только он ложится рядом, я ощущаю согревающее прикосновение
его твердых губ к шее и тяжелую руку на талии.
Мне так много хочется ему сказать… и ничего не говорить
одновременно.
Боже… неужели это конец? Ну, неужели?
Горячее дыхание опаляет. Мою кожу, крылья, мечты, надежды на
совместное будущее. И никакого счастья уже не предвидится. И мне
по-настоящему больно. Хочется кричать, надрывая голос, до хрипоты,
до звонкого молчания.
Вот только умываться слезами мне уже надоело. Надоело, что до
него не достучаться.
— Ты снова припозднился, любимый, — роняю я не своим
голосом.
— Ты не спишь, — говорит он тихо и прижимает меня к себе еще
крепче.
— Проснулась. Ты слишком шумишь и громко на кухне
разговариваешь.
— Прости. Голосовое отправлял.
— В час ночи? — безразлично бросаю я, даже не оборачиваясь. —
Кому?
— Дыму, — слышу уверенный ответ.
— Ему больше в час ночи нечем заняться, кроме как отвечать тебе
на голосовые?
Не верю. Как давно я ему не верю… и кажется… с Акрамом я
потеряла себя.
— Извини, что разбудил, — он вновь целует меня в шею. Умело
будоражит, даже когда я против. И я слегка отстраняюсь.
— Я ждала тебя.
Без претензий. Просто, как свершившийся факт. Ведь претензии
предъявлять уже поздно.
— Да, понимаю. Но…
— Работы много? — подсказываю сама. Надоело слушать отмазки.
Это, как плевок. Когда ты обнажаешь самое сокровенное.
— Да, что-то завал сегодня, — «признается» он нехотя.
— И вчера? — допытываюсь я, прикрывая веки.
— И вчера тоже.
— Ясно.
А его рубашка тем временем пропахла женскими духами. Сладкими до
тошноты.
Интересно… кто на этот раз? Он целовал ее? Мимолетно? Жадно?
Безразлично? Нежно?
— Я уже забыла, когда мы засыпали вместе. Ты постоянно
где-то.
— Я обещаю, скоро будет иначе, работы и правда много, сроки
горят.
— У меня уже целая коллекция твоих обещаний, Акрам.
Я наконец поворачиваюсь к нему. Глаза уже привыкли к темноте.
Различаю очертания его лица, каждая черточка отпечатывается шрамом
на сердце.
— Я понимаю, солнышко, извини еще раз. Скоро я разгребусь в
офисе и…
— Акрам. Для тебя нормально вот так жить? Я тебя почти не вижу.
Ты не со мной. Даже ночью не со мной.
— Я вижу, что ты недовольна моими задержками, но это работа. И
это временно.
— Мне надоело засыпать одной. Мне надоело видеть тебя только по
праздникам. Да и то… не всегда.
— Не злись, пожалуйста, скоро все образумится.
Он наклоняет голову и проводит по моему носу кончиком
своего.
Это казалось таким трогательным и трепетным… раньше. А сейчас
многое из того, что у нас было, затерялось где-то.
И от бессилия и бесплодных попыток вернуть все, как было,
хочется выть раненой волчицей.
— Акрам. Есть хоть что-то, чего ты боишься?
Я провожу подушечками пальцев по его предплечью. С безотчетной,
ненасытной, болезненной радостью. Наслаждаюсь…
