Молочный туман дымкой тянулся по темной, как серебро, воде. Вокруг было тихо и сонно, как бывает перед восходом, когда все живое словно замирает, ждет, пока покажет из-за края земли свой круглый лик солнце Хорс. Только ранние птахи уже пробовали на звук голоса, дожидаясь, когда придет момент приветствовать златоликого бога радостным щебетанием, и в черном омуте время от времени всплескивал рыбиной Водяной Старик. Если пристально всмотреться в реку, можно было различить в глубине едва уловимые тени русалок-мавок, спасающихся от похоти коварного Водяного в своих нескончаемых хороводах.
Кутря ждал. Он умел ждать. Умел застывать неподвижно и сливаться с лесом, водой и камнями. Смотрел на серо-рыжий гранит валунов и сам становился камнем, таким же спокойным и холодным. Камень никуда не торопится, его жизнь – в неподвижном безмолвии. Конечно, вдалеке, за Ерошиным лесом, знал он, есть и другие камни, живые, что сами собой передвигаются с места на место. Но это – страшное, в таких камнях живут бесы, злая бестелесная нечисть, которая вечно ищет, где бы ей поселиться…
Он смотрел на тягучие воды Илень-реки и сам был водой. Тек вместе с ней, струился и уплывал далеко-далеко, за Олень-гору. Когда-нибудь он покинет пределы Яви, земного мира людей, и дух его, как вода, уплывет вверх, к вечно цветущей кроне Миро, вого Древа, где в светлом Ирии обитают духи умерших предков, а еще выше живут боги Прави Так суждено, и так будет…
Надоедливые комары, эта зловредная отрыжка болотной бабы Шишиги, кружились над ним, зудели нудно, прицеливались пить теплую кровь. Но он обманул их. Я – дерево, несколько раз повторил он мысленно. Представил, какое дерево. Дуб-дерево, самое твердое, самое сильное. Внутренними глазами, как учили волхвы, увидел свои ноги-корни, руки-сучья и ствол-тулово. Увидел над головой пышную лиственную крону, ощутил вместо кожи толстую кору, почувствовал в себе струи живительных соков, подаренных Сырой Матерью-землей. Стал деревом.
Комары отстали. Поняли, что он теперь дерево. Не жалили больше, просто кружились вокруг по своим комариным надобностям.
Кутря ждал. Ни о чем не думал, не ярил сердце обжигающей ненавистью, спрятав ее поглубже в груди, просто плыл по непрерывности жизни, которая, как Илень-кормилец, тоже большая река. По течению плыл. Зачем спорить с течением? Чему суждено, то и должно случиться, а что случилось – того не исправить. Волей богов приходит человек в Явь, богиня Мокошь, ведающая пряжей жизней, протягивает нить судьбы каждого еще при рождении. Дело человека лишь правильно истолковать высшую волю и действовать, как ждут от него всеведающие боги…
Свея по имени Бьерн, по прозванию Пегий, Кутря услышал издалека. Его трудно было не услышать. Тот шагал тяжело, ступал нетвердо, шумно задевал за ветки и цеплялся ногами за камни, как страдающий от летнего обжорства кабан. Значит, много ржаного пива выпил свей накануне вечером, хмель еще гулял в голове. Это хорошо, это было ему только на руку…
Он ждал. Слушал. Звуки в тишине, у реки, разносились особенно громко и отчетливо. Мелко позвякивала плетеная железная кольчуга воина, постукивали по ноге деревянные, обтянутые расшитой кожей ножны меча. Эти пришлые люди даже во сне не расстаются с оружием, знал он.
Бьерн шел один. Кутре было слышно, как ниже по реке переговариваются на своем чудном языке, похожем на грачиный гай, другие свеи, но те – далеко, они не успеют сюда. Наконец-то…
Бьерн Пегий был старым, опытным воином, ходившим с дружиной во многие походы-викинги по теплым и холодным краям. Сам огромный, круглый, как валун, краснолицый, с двухцветной, рыжей с седыми пятнами, бородой, аккуратно заплетаемой им в косичку. Соратники-свеи уважали его за храбрость, разум и воинское умение. Опасный враг.
