Второй роман Екатерины Нечаевой является своеобразным продолжением первого – «На другой стороне лжи». Во-первых, один из персонажей перекочевал на новые страницы в качестве главного героя. Во-вторых, нынешний роман – также про то, что происходит на другой стороне жизни – не видимой, но существующей: не видимой извне как в силу невозможности (потому как экзистенциальные переживания – это сугубо внутренний опыт), так и в силу простого человеческого желания оставаться в неведении относительно тёмных её сторон. Автор обратился к реальной уголовной хронике, вписав её в выдуманную канву своего повествования. В-третьих, проявление культурной матрицы пермского духа (зона, вольница, эхо, скит) продолжило своё бытование на страницах и этой книги. Первый роман был пропитан душой Перми, а этот – суровым воздухом Пермского края. Географические и исторические отсылы очень познавательны: зимник, судьба пленных немцев, архивные документы по возникновению первых тюрем. Читаешь, например, о последних и понимаешь, в каком страшном мире мы живём: люди мельчают, и преступления становятся всё более изощрёнными, словно малость внутреннего объёма души компенсируется в них, пыжась, чем создаёт иллюзию своей великости.
Роман сплетён из множества философских тем и проблем: мужская и женская дружба, природа добра и зла, проблемы прощения и самопрощения, мир глазами ребёнка, истоки жажды власти, разные лики любви, жизненный выбор, смысл времени. Екатерина, слышавшая, естественно, о Карле Густаве Юнге и его учении об архетипах, смогла точно транслировать коллективное бессознательное в сюжет и образы персонажей. Данный факт ценен: он показывает, что не только сам автор писал роман, но роман отдался автору, писался через него, как будто гении (духи-посредники бессознательного) нашептывали о важнейших первоформах культуры: архетипах Матери и Отца, Анимуса (архетипе мужского начала) и Аниме (архетипе женского начала), и авторское воображение с лихвой наполняло их фантазийной конкретикой.
Вновь текст читался так, что оторваться было невозможно! Я оказалась под воздействием авторской магии плетения текстового полотна – плотного, увлекающего, с лёгкостью переключающего внимание читателя с одной эпохи на другую. А какие потрясающие своей свежестью художественные описания природы, населённых пунктов, состояний героев!
Развитие сюжетной линии оказалось настолько непредсказуемым – ранящим и исцеляющим одновременно, – что это вылилось в стихотворение:
Нехватка воздуха от нежданного поворота,
и сердце с уханьем – вдоль позвоночника челноком,
неспешность мысли вмиг оборачивается охотой:
несясь, как гончая, не взирая на в-горле-ком…
Души обшивка пробита, словно корабль – об рифы:
подкожный ужас предстал изнанкою красоты.
Латать пробоину доверяю любви и – мифу
о тех, кто держит и отпускает свои бразды…
Финал романа получился открытым. И это – блестяще! Он играет роль лакмусовой бумажки, указывающей на внутреннее состояние читателя, его мировоззренческие установки: не на пессимизм или оптимизм, а – на способность или неспособность верить в силу в любви, быть в ней.
Я – не оптимистка, но я знаю на примере «Божественной комедии» Данте Алигьери, что тот, кто познал рай (любовь), сможет вынести любой ад – не тем, что будет игнорировать его, но – помнить его реалии ровно настолько, чтобы воссоздавать рай в своей жизни и жизни своих любимых. Только любовь способна держать баланс прошлого и будущего в жизни человека, о чём глубоко рассуждает Екатерина почти в самом конце романа. Только любовь исцеляет. Только любовь реализует желание и долг быть счастливыми.
