«Это должно закончиться… должно прекратиться… Сегодня…»
Пятьдесят миль в час.
Шестьдесят.
Стрелка бьет к семидесяти. Мотор ревет о помощи на последнем издыхании. Удивительно, что эта японская малышка вообще на такое способна.
Дорога ведет желтый хэтчбек все выше в горы Баварских Альп. Тьма поглощает в себя деревья густого леса, оставляя взору лишь блеск извилистого пути и влетающие в лобовое стекло будто перья ускользающей снежной птицы хлопья.
За очередным изгибом дороги зажигаются белые огни. Два маленьких шарика света в кромешной темноте, несильно увеличивающиеся по мере приближения. «Должно быть, машина. Еще далеко», – уверенно заключает водительница, исходя из уклона дороги и высоты расположения фар. Нога вдавливает педаль газа смелее.
Не далеко. И не машина. Свет фар слишком скоро дотягивается до источника.
Шерсть. Кровь. Рога. Возвышающееся над асфальтом словно гора черное нечто .
Руки машинально сворачивают руль на встречную полосу. И, можно было догадаться, на таком ледовом катке машину начинает мотать во все стороны. Жалкие попытки выровнять лишь усугубляют положение – контроль утрачен окончательно.
Секунда – миллисекунда – мгновение.
Свист шин. Крахмальный скрип стремительно проминающегося снега. Стук десятка веток, цепляющих вторгающегося в их мир гостя.
БАМ!
Дальше – лишь темнота.
Белые огни. Вовсе не огни – глаза – отражающие свет фар глаза среди черной клочковатой шерсти. Изгибающиеся длинные рога, добавляющие этому еще больших размеров.
Горный козел? Разве что гигантский козел, высота его с рогами была метра три, не меньше.
Олень? Лось? Стоял он, кажется, на своих двоих.
Гризли? С несоизмеримо длинных передних конечностей свисали огромные даже для медведя когти. И пасть… С обнаженных клыков на шерсть стекала свежая кровь…
Теплая кровь…
Стекает…
Щекотно стекает по лбу. Достигнув брови, следует по ней к кончику, продолжает свой путь по щеке. В лицо тычет свои тонкие хвойные отростки, напоминающие паучьи лапки, еловая ветвь, так бессовестно превратившая лобовое стекло в золотую паутинку. Желтые фары тупятся в стволы, правая мигает через раз, но тем самым не мешает лицезреть замявшую капот виновницу – вековую черную ель.
«Бедный Шмель…»
«Шмель» – так Герти называла свою миниатюрную «хонду» за пчелиный цвет и некоторую «пузатость». Трепетным мечтам о зеленом «торино» сбыться не посчастливилось, но, может, оно и к лучшему – впустую разбить шедевр автомобилестроения сейчас было бы в разы огорчительнее.
Из побелевшей кожи намертво вцепившихся в руль рук торчат куски стекла, иные разлетелись по салону. Лицо саднит, но в остальном на вид тело, кажется, в порядке. Скачок адреналина спадает, и ее сильно клонит в сон. Снаружи завывает вьюга – холод и мрак, внутри – тепло и есть немного света, это убаюкивает.
Из бездны сознания вытягивает застревающий в ушах нечеловеческий вой: пронзительный, исходящий откуда-то из глубин черного леса. Вытягивает не до конца, настырно припоминая ужас увиденного: вспышки глаз, длинная шерсть как на ее новой дубленке, толстые рога, окровавленные клыки и когти. За образами на тело накатывает леденящая волна. Жадный глоток воздуха, и перед глазами снова затянутое вязью трещин стекло. Огромная сущность на дороге походила на самое настоящее чудовище из сказок, коим матери грозят своим детям за непослушание.
«Почудилось… Может, медведь тащил тушу оленя? Точно, потому и размеры такие».
Встретить гризли не хотелось, но и мучительно умирать на морозе заманчивым не представлялось. «По крайней мере, сейчас гризли сыт и наверняка крепко спит»,– в поддержку того думается ей. Наверняка.
Открытию двери ничто не препятствует, но почему выйти не удается затуманенный разум понимает не сразу.
