Эта книга в жанре «устной истории» не могла появиться на свет в таком виде без помощи многих людей, поделившихся воспоминаниями и фотографиями. Автор не хотел бы обидеть остальных, но особую благодарность выражает Тамаре Халтуриной (Козионовой), Татьяне Кирилловой, Надежде Долгодворовой, Анатолию Рухтину, Наталье Прокопец (Рогожниковой), Людмиле Суменковой, Любови Ореховой, Григорию Серебренникову, Александру Микову.
Фотографии, источник которых не указан, принадлежат автору или подарены ему. Остальные либо находятся в свободном доступе (public domain), либо публикуются с согласия правообладателей.
История – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее историкам.
И. Маклеод
9 мая 1971 года было воскресенье, но у студентов Бауманки выходных не бывает. Проснувшись в комнате общаги, я посмотрел в окно на деревья, распускавшие первые робкие листочки, на глухо стучащий вдоль леса поезд метро, на пустырь, именуемый по недоразумению Измайловским проспектом – пейзаж, в котором менялся лишь лес, а вдоль линии домов проходили вечно спешащие безымянные москвичи. Надо бы спуститься вниз, повернуть за угол, где уже по 6-й Парковой были гастроном и булочная, но они ещё не открылись. Почему-то вспомнилось, как тремя годами ранее я зашёл в эту булочную, взял батон хлеба и спросил у кассирши, сколько он стоит. Она не успела ответить, как стоявший за мной в очереди старикан назидательно изрёк:
– Молодой человек, в вашем возрасте пора бы уже знать, сколько стоит хлеб.
Да, пора… Откуда было этому моралисту ведать, что я не на асфальте вырос, а московский батон впервые держал в руках? Я знал, как хлеб растят, а не покупают.
Соседи ещё спали, поэтому я приколол к доске кульмана чистый лист – скоро сессия, пора было браться за курсовой проект. Успел начертить лишь рамку и угловой штамп, как в дверь постучали. Открыл, не выпуская карандаша из рук – передо мной стояла женщина-почтальон. Обычно письма и даже телеграммы она оставляла внизу, на столе у вахтёрши, а тут поднялась на скрипучем лифте аж на шестой этаж.
– Черепанов – вы?
– Да, я.
– Распишитесь.
Я расписался в формуляре, взял телеграмму и успел лишь сказать «спасибо», как женщина повернулась и бегом побежала к лифту, через плечо бросив: «Да не за что там спасибо говорить».
В телеграмме было всего два слова: «Мама умерла», и подпись сестры.
Дальнейшее было как в тумане. Что-то сказал соседям по комнате, взял плащ из «болоньи» и поехал в аэропорт. Там по телеграмме купил билет до Уфы, из аэропорта – прямиком на вокзал, откуда на местном поезде, маршрут которого напоминал подкову, огибающую Южный Урал, можно было доехать до станции Сулея. Один конец этой подковы находился в Учалах – это Азия, а другой в Салавате – это Европа. Мне – в сторону гор, к Азии. Вагоны больше напоминали электричку, с сидениями, на которых нельзя было толком ни сидеть, ни лежать, а поезд был ночной. В Сулею поезд приходил на рассвете и надо было сразу бежать к «Пазику», который возил пассажиров за сотню вёрст до Дувана и далее, по Старому Сибирскому тракту. Тракт тогда представлял собой разбитый в хлам грейдер, а пассажиры брали автобус штурмом, толкаясь возле единственной открытой двери. Те, кто уже проник в салон, пытались втащить родственников или попутчиков через окна.
Автобус высадил пассажиров в Дуване возле дощатого навеса с надписью «Автостанция» и укатил по тракту дальше – в сторону Тастубы, а мне предстояло добираться ещё около сорока километров на попутном грузовике, либо же идти пешком – в деревню Бурцевка на реке Юрюзань.
