– Что ты мне дашь, ведьма? Слышишь, гремят в кармане
деньги и камни в уплату за дар волшбы?
– Деньги и камни – только песок по ветру,
пыль под ногами, остывшего костра дым.
– Что ты мне дашь, ведьма? Видишь, какая сила
в теле таится? Знай, отплачу сполна!
– Ношу такую, какой я дам, не возила
спина людская: взвалили где, там сползла.
– Что ты мне дашь, ведьма? Войска мои готовы
взять дары силой, если не дашь добром!
– Сколько таких, как ты, уже приходило:
с войском, без войска, но целый, сам видишь, дом.
– Что ты мне дашь, ведьма? Душу готов уж, душу!
Разве не души просите как залог?
– Души людские мало на деле стоят,
и за свою ты б выручить мало смог.
– Что же ты дашь, ведьма? Я ни просить не в силах,
требовать тоже, уж боле давать приказ.
– Все ваши просьбы пустое в котел плеванье,
и ты не думай, что этот отличен раз.
Золота хочешь? Признания, женщин, славы?
Бравых побед? Дожить до седых волос?
Мести кровавой? Силы ее исполнить?
О, человечий мелкий, земной вопрос!
Каждый приходит, и каждого гложут раны,
а где не раны, там мести зловонный смрад,
но, лишь исполнится, тут же бегут обратно,
и ни один исполненному не рад.
– Так что же, ведьма? – Да сгинь ты, слепец безумный,
что от беды отвадиться не спешит!
Мне дела нет до золота и до армий,
до огонька заблудшей твоей души!
Я только боли могу тебе дать, но столько
что сам же взвоешь, с ней шага не одолев,
и не захочешь ни славы и ни богатства,
ни войн победных, ни замков, ни королев:
всего измучит тебя, до костей изгложет,
как зверь, оставит желающий жить остов.
Но вот тогда ко мне приходи за счастьем,
ведь лишь тогда ты будешь к нему готов.
Не помогут молитвы и вязь из слов,
белена, бересклет и болиголов,
капли крови на каменном алтаре.
Как суметь мне подняться теперь с колен,
если держит цепями желанный взгляд,
а глаза его – тлеющих два угля
на костре, что сожгли мои нрав и спесь?
Посмотри на меня, я пришла, я здесь.
Но иного желает мой светлый князь,
не покорности тихой – он ждет огня,
а безволие сердца ему претит.
Говорит, заклинанья свои плети,
будь строптива, кинжал в рукаве носи,
приходи с войной, требуй, а не проси,
я ж, поверженный, сам попрошусь на цепь,
слугой в собственном стану тебе дворце.
Выхожу в ночь безлунную за порог
разыскать перепутье семи дорог,
чтобы выпросить мертвого сердца дар,
или князь не достанется никогда.
Все случается в точности как мечтал,
только ближе мой князь для меня не стал:
не по нраву пришлось все, что загадал.
Но просить больше некого помогать.
Вновь стою, равнодушная, перед ним,
ненавистным мне ставшим, а не родным.
Изваяла врагов из нас, все сломав,
обменяла желанное на слова,
не оставив остаться себе причин.
Князь отводит глаза свои и молчит.
Заговаривай зубы своим колдовским враньем,
только сердце, в груди стучащее, не твое,
только душу, что богу вверена, не отдам.
Она смотрит, глаза ее синие, как вода.
Не пытайся! Поддаться жалости не в чести.
Разговорами да словами не увести
мои мысли тебе, стоек я охранять свой пост.
Рассыпает плечами огненность пышных кос,
изгибается кошкой, райской ползет змеей
ко мне по полу клетки. О боже, спаси ее
душу грешную, падшую! О боже, спаси мою!
Я в ее жарком пламени тела и губ горю
и не помню себя. Нить крестовая рвется враз,
подчиняясь сиянью ведьминских синих глаз,
и кто мать мне, отец, кто мне царь был и кто мне бог,
я не помню, как пес, восседая у белых ног.
А наутро приходят люди, схватив толпой,
волокут в центр площади, где до небес огонь,
и кричит всяк: «Подохни!», и каждый в лицо плюет.
Я горю, и глаза мои синие, как ее.
Ты уже обречен, решивший меня позвать
