Опя-я-ять?!. Да не может быть!
Ефим увидел, как его правая рука сно-ова стала подниматься – будто им руководил какой-то злобный волшебник, и потянулась ко р…
А-а-а-а-а!
– Ой! Уф! Фима, руки прочь, из мыслей вон! – выдохнул мальчишка. Так бабушка всегда говорила, и он тоже, сам того не замечая, стал повторять, как заклинание. Ведь заклинание – оно для чего нужно? Точно: чтобы удвоить силу волшебства. Да, в этом деле оно ему понадобится. Кажется, что без него, своими силами – ну никак!.. А если говорить про бабушку, то её звали Нина, и Ефим её очень любил. И ему очень-преочень нравилось, что только бабушка называла его Фима. Это делало его каким-то особенным.
Фима одёрнул руку и что есть силы потряс ею, будто это она сама ему нашёптывала: «Сделай кусь! Сделай кусь!»
Бр-р-р-р! Он сцепил пальцы правой и левой руки в замок и сжал их так, что побелели костяшки. Как их ещё успокоить-то?! Но пальцы никак не хотели униматься и беспокойно дёргались: будто пытались вырваться. Ещё бы: у них же была чёткая цель. Вы же уже догадались какая, правда?
– Надо подумать о чём-нибудь! О чём-нибудь таком, ну таком… Отвлечься!.. – прошептал Фима и зажмурился.
Но в голове не было никаких мыслей. Будто чистое поле, укутанное белоснежными сугробами. И только ветер воет: «Ви-и-и, ви-и-и!» – а мыслей ноль. Кроме одной: «Сделай кусь да сделай кусь!» Она-то и не давала покоя ни Фиме, ни его несчастным рукам.
– Не смотри, не смотри, не смотри, – бубнил он и держал пальцы сцепленными прямо перед собой.
И тут… на секунду… до него донёсся… запах его любимых конфет… Они лежали тут же, в вазочке на тумбочке… М-м-м… Божественно! Молочный шоколад, а внутри помадка… Кто же устоит?..
А-а-ам!..
Фима в ужасе распахнул глаза. Замочек из рук оказался расцеплен. И снова его неугомонная правая рука тянулась, так и тянулась, так и просила: «Сделай кусь!» И в этот раз он очнулся, когда она уже была почти у цели!..
– Да брысь ты уже! – взвыл мальчишка. – Да лучше я б никогда в жизни не начинал кусать ногти!..
В этом возгласе было много чего намешано: и злость, и гнев, и отчаяние.
Вдруг стало тихо.
Фима плюхнулся в кресло.
– Ы-ы… Кх-кх-кх… Хны-ы-ык…
А потом захлюпал носом. Тихо так, почти неслышно. Ведь он столько раз уже пробовал отучиться от этой вредной привычки, и у него почти получалось…
…За его отчаянными попытками из-за растопыренных – как пальцы – листьев фикуса на подоконнике наблюдали два зорких глаза в очках, заключённых в ярко-оранжевую оправу. Ага, да это же Фея Серафима! Распахнутая форточка – и фея тут как тут. На самом деле очки ей были и не нужны: у неё и так зрение было отличное.
Это были «умные очки». Линзы в них были не простые, а со встроенной функцией поиска. Стоило лишь легонько щёлкнуть указательным пальцем по левой дужке – и он активировался.
– Так-так-так… – проговорила Серафима, посматривая на мальчугана. – Мальчик Ефим, он же Фима, семь лет, учится в первом классе. Очень хочет перестать грызть ногти. Нужно помочь! Да это же моя специальность! Фима, держись! Уже лечу-у! – выдохнула она и выпорхнула из-за цветка. – Какой прекрасный денёк! Я смогу-у-у – я помогу-у-у! Вперёд, вперёд, скорая помощь в пути! – воодушевлённо подбадривала она сама себя и рванула в сторону мальчика.
Фима как раз протянул руку к упаковке бумажных салфеток, стоявшей на тумбочке у кресла. Он промокнул слёзы и, на секунду прикрыв глаза, услышал громкий щелчок. А потом его словно обдало тёплой волной. Лицо и руки почувствовали небольшое покалывание, как от электрического разряда. Клац! Щёлк! Бамс!
– Ой! – воскликнул Фима, распахнув глаза. – Что это такое?
