Заутра слышится мне благовест пречистый
Уже заупокойным звоном в память дня —
Из белизны епископального батиста
Пахнуло стужей преисподней на меня.
А виделось ли вам в тот час, когда рассветом
Охваченные звезды покидают небосклон,
Как из проемов силуэт за силуэтом
Ночные тени изгоняет карильон?
Колокола – их антифоны кладку свода
Расшатывают, и внедряют языки
Арпеджио в мой мозг, найдя во мне кустода
Из тех, чья преданность до гробовой доски.
Но купол есть предел энциклик обращенья,
За коим голоса отходят в мир иной.
Бьют зорю звонницы, и эхом возмещенья
Ночных утрат озвучен весь простор земной.
Введением в непрочный мир я был обязан
Видению согласия любви, чей зов,
Равно как вопль отчаяния, предуказан
И лишь мгновенье слышен в хоре голосов.
Внимал, и речь моя в ответ лилась, но разве
Медноголосому царю эфира в тон
Она звучала? – Раны чаяний и язвы
Отчаяния бередит Глаголом он.
Как доверять горячечным приливам крови?
(Не кровью крепок храм, что сам я сотворил
Во славу истины, провозглашенной в слове Неистинном.)
Для вызова сокрытых сил
Не сладко ль вены отворить? Не для того ли
И вслушиваться в пульс, предвидя впереди
Восставшим ото сна, воспрянувшим на воле
Воинствующий сонм, теснившийся в груди?..
Не каменно храмовоздвúжение, мною
На камне зиждимое, – вечный горний свод
Не камнем вымощен. Крылат и тишиною
Лазурных сфер объятый, зримо храм плывет —
На усыпальницы озер и на курганы
Святилищ, и на каждую земную пядь,
Запечатленную в душе и осияну
Небесным светочем, нисходит благодать.
