Глава первая
Повторения и возможности
Дориан Хоукмун больше не был безумен, но он все еще не до конца пришел в себя. Одни спешили обвинить в его недуге Черный Камень, оказавший неблаготворное воздействие на герцога, другие утверждали, что борьба против Империи Мрака изнурила его и теперь Хоукмун никак не может заставить себя вернуться к нормальной жизни, ибо иного существования он для себя уже не мыслил. Третьи полагали, что он по-прежнему оплакивает свою возлюбленную Иссельду, дочь графа Брасса, погибшую при Лондре. Все те пять лет, что он оставался безумен, Хоукмун считал ее живой, был убежден, что они живут вместе в замке Брасс и что возлюбленная супруга подарила ему сына и дочь.
Однако если причины болезни вызывали столько споров и всяческих предположений в тавернах и на постоялых дворах Эгморта, города, раскинувшегося вокруг замка Брасс, то проявления недуга были для всех очевидны.
Хоукмун угасал на глазах.
Постоянно мрачный, он избегал общества других людей и даже лучшего своего друга графа Брасса. В одиночестве он запирался в крохотной комнатушке на вершине самой высокой из башен замка и, опершись подбородком о ладони, часами созерцал болота, заросли тростника, лагуны, устремляя взор не на диких белоснежных туров и не на рогатых лошадей или парящих алых фламинго, но словно силясь что-то рассмотреть в неизмеримой и пугающей дали.
Хоукмун пытался восстановить в памяти утраченное видение, если только оно не было бредом помрачившегося рассудка. Он пытался вспомнить Иссельду, восстановить в памяти имена детей… Если только не придумал их себе, пораженный безумием. Но Иссельда оставалась лишь призрачной тенью, а детей он больше вообще не видел. Так почему же он так тосковал, откуда это оглушающее ощущение потери, эта изнуряющая тоска, почему порой он утешал себя мыслью, что безумие – это то, что охватило его сейчас, а смутная греза о былых временах – это и есть единственная подлинная реальность?
Замкнувшись в себе, Хоукмун утратил всякое желание общаться с другими. Словно призрак, он бродил по собственному дому, несчастная тень, обреченная вечно рыдать, стонать и сетовать на судьбу.
По крайней мере, в своем безумии герцог оставался гордецом, полным достоинства, поговаривали жители Эгморта. По крайней мере, иллюзии дарили ему ощущение полноты жизни.
– Когда он был безумен, то казался куда счастливее, – шептались они.
И сам Хоукмун согласился бы с ними, если бы кто-нибудь сообщил ему об этих слухах.
Когда он не сидел в своей башне, то долгими часами слонялся по залу, где по его приказу установили столы с воспроизведенными на них в определенном масштабе макетами городов и крепостей, занятых тысячами крошечных солдат. Несколько лет назад, все еще находясь в плену своих видений, он сам заказал это местному ремесленнику Вайону, дабы таким образом, как он выразился, отпраздновать их победу над полководцами Гранбретании. Среди крошечных раскрашенных металлических фигурок кроме него самого были и граф Брасс, Иссельда и Ноблио, Гьюлам д’Аверк и Оладан с Булгарских гор, прославленные герои Камарга, погибшие у стен Лондры. Вполне узнаваемыми были и их заклятые враги, владыки звериных орденов: барон Мелиадус в своем волчьем шлеме, король Хеон в Тронной Сфере, Шенегар Тротт, Адаз Промп, Азровак Микосеваар и его супруга Флана, что позднее превратилась в кроткую владычицу Гранбретании. Пехотинцы, всадники и летающие машины Империи Мрака рядами выстроились против Хранителей Камарга, воинов Рассвета, солдат сотен других подразделений.
И эти фигурки Дориан Хоукмун перемещал по огромным шахматным полям, доводя каждую ситуацию до своего апогея, проигрывая на одном и том же поле тысячи возможных версий событий, чтобы попытаться понять, каким образом каждый шаг воздействует на все последующие. Тяжелые пальцы Хоукмуна все чаще ложились на фигурки, представлявшие его погибших друзей, и особенно часто он брал в руки фигурку Иссельды. Возможно ли было спасти ее? И каким образом? При каких обстоятельствах она могла бы остаться в живых?