Ночь была густой, как дёготь. Улицы спального района тонули в грязно-оранжевом свете редких фонарей – их стёкла были мутны от пыли и паутины. Где-то вдалеке скрипели качели на старой детской площадке – пустые, еле движимые ветром.
Она шла. Ей было около тридцати пяти, но лицо, когда редкие пятна света падали на него, казалось старше – измождённым, одутловатым от долгого пьянства. Когда-то, возможно, красивые черты теперь прятались под слоем усталости и безразличия.
В левой руке – обычный магазинный пакет с оторванной ручкой. Внутри, завёрнутая в старый розовый свитер (ещё пахнущий табаком и дешёвым шампунем), лежала новорождённая девочка. Дыхание – ровное, почти неслышное. Иногда пакет хлюпал – то ли от влажного дыхания младенца, то ли от капель дождя, просочившихся сквозь дырку в целлофане.
В правой – ещё один пакет. Пустые бутылки звенели при каждом шаге, глухо, стеклянно. Иногда она спотыкалась – бутылки ударялись друг о друга, и этот звук разносился по пустынному двору, как колокольчик на шее коровы, которую ведут на убой.
А на груди, привязанный грязной простынёй, сидел двухлетний мальчик. Его маленькие ручки вцепились в материнскую кофту – не из страха, а по привычке. Он не плакал. Только смотрел поверх её плеча – на мелькающие вдали фонари, на отблески света в лужах, на тени, что плясали по стенам гаражей.
Гаражный кооператив «Рассвет» встретил их скрипом ржавых ворот. Внутри пахло маслом, ржавчиной и чем-то кислым – возможно, прокисшим супом, забытым кем-то в банке на полке.
Она поставила пакет с девочкой на верстак, потом передумала – переложила на доску, валявшуюся на полу. Развязала узел простыни и усадила мальчика рядом, в середину старой, грязной, покусанной собакой покрышки.
– Сиди.
Голос не дрогнул.
Мальчик послушался. Он не понимал, что происходит – только чувствовал, как холодный цемент пробирается сквозь тонкие колготки.
Пакет с бутылками она бросила в угол. Те грохнулись – но не разбились.
На полке лежал конверт – аккуратный, белый, как больничная простыня. Она взяла его, даже не посмотрев внутрь.
Повернулась к выходу.
Мальчик потянулся к сестре – маленькая рука коснулась свитера.
– Ма…
Она не обернулась. Лишь бросила быстрый взгляд на пакет с ребёнком и отчётливо, сквозь сжатые губы, произнесла: – Я всё равно никогда не смогла бы гордиться вами. Она замедлила шаг у выхода – на одно короткое мгновение. Рука, державшая конверт, дрогнула. Сжалась в кулак.
Но дверь захлопнулась.
А в гараже остались:
Девочка в пакете – теперь тихо хныкавшая. Мальчик, который не плакал, а смотрел на дверь – как будто ждал, что она вернётся. Бутылки – они больше не звенели. И далёкие огни за окном – они мерцали, мерцали, мерцали… пока не погасли.
ЧАСТЬ I Клеймо и первые нити Глава 1 Розовая пена
Долгое время не было ничего – только холод. Холод, пробиравшийся сквозь тонкую одежду и застывавший в лёгких с каждым вдохом. И ещё – еда. Безвкусная, одинаковая, но всегда появлявшаяся. И вода, которую подносили к губам. Всё остальное было мутной пеленой – несвязанными вспышками, которые невозможно было ни сложить в картину, ни по-настоящему вспомнить. Казалось, прошло много времени в этом небытии, прежде чем мир вокруг Мальчика и Девочки начал обретать форму.
Пробуждение было странным. Не от криков мамы, не от запаха ужина – от едкой, сладковатой вони, повисшей в воздухе.
Мальчик открыл глаза. Над головой – низкий, покатый потолок, покрытый буграми, похожими на вздувшуюся кожу. Тусклый свет единственной лампочки делал комнату ещё меньше. Полуподвал. Окно – если оно и было – расплывалось в мутном дневном свете, где-то под потолком.
Пахло лекарствами. И чем-то приторным, как переваренное варенье.
