– Если бы ты был настоящим этруском, – произнес Тагет, – ты бы уже давно бросился в битву очертя голову.
Ларс Разенна оторвался от бинокля и с высоты своего роста посмотрел на маленького демона.
Внешне Тагет ничем не отличался от двухлетнего ребенка, если, конечно, не приглядываться к нему внимательно. Если же приглядеться, то можно заметить, что волосы демона, связанные в короткий жиденький пучок на макушке, не просто светлые, а седые, и что глаза у него выцветшие – словно два голубых обмелевших озерца.
– Уть-тю-тю, – сказал Разенна и сделал пальцами «козу».
Тагет отшатнулся и возмущенно плюнул. Разенна вновь прилип к биноклю. Он-то понимал, зачем Тагет крутится рядом, почему не уходит, терпеливо снося его непревзойденную наглость. Паршивцу бинокль нужен. И насчет битвы потому прошелся. Кидайся, мол, Ларсик, под пули, а я погляжу на твою геройскую гибель в твой же бинокль.
Ларс Разенна еле заметно усмехнулся. Даже мудрые создания, прожившие на белом свете не одну сотню лет, проявляют иногда чудеса наивности.
– Да, – громко произнес Тагет несколько в сторону, словно рассуждая сам с собой, – жидкой, воистину жидкой стала этрусская кровь, если такой здоровенный мужик может спокойно наблюдать за битвой издалека вместо того, чтобы взять карабин… – Он выразительно вздохнул, сожалея о вырождении этрусков.
Ларс опять опустил бинокль.
– Тагетик, – сказал он, – ответь мне по совести, где ты видел в прежние времена этруска с карабином?
Тагет с достоинством пожал узким плечиком.
– В том-то и дело, что я этого и нынче НЕ ВИЖУ…
– И не увидишь, – пообещал Разенна. – Нечего тут оскорблять мои национальные чувства.
– Этруски, – сказал Тагет, – были кровожадны.
– Они были кровожадны, когда убивали рабов себе на потеху, – возразил Ларс. – А во всех остальных случаях они были ленивы, сластолюбивы и прожорливы.
– Ну вот откуда ты это знаешь, Ларс?
– По себе, – отрезал Разенна. – На, возьми, – добавил он великодушно и сунул своему собеседнику бинокль.
Тот взял, испытывая откровенное недоверие. Но Разенна вовсе не был таким мерзавцем, каким казался. Он подхватил маленького демона и усадил на свои широкие плечи.
Некоторое время Тагет наблюдал за битвой молча. Он сидел на шее Ларса привычно, слегка согнув ноги в коленях и сжимая ими бока Разенны, словно тот был верховой лошадью.
– Ну, что там? – жадно спросил Разенна.
– Подожди, подожди, – бормотал Тагет, приникая к биноклю. Демон беспокойно заерзал и принялся ругаться под нос по-латыни. Ларс не выдержал и дернул его за ногу.
– Ай! – вскрикнул демон и выронил бинокль, который сильно стукнул Разенну по темени.
Этруск озверел.
– Все, – сказал он, – хватит, побаловался.
Две сильных руки схватили Тагета, подняли в воздух, сильно встряхнули, после чего аккуратно поставили на землю.
– Ла-арс! – взвыл демон, но было поздно.
– Иди, иди, – свысока произнес этруск и, морщась, потер макушку.
Тагет на всякий случай отошел в сторонку.
Скала, где они устроили свой наблюдательный пункт, стояла на границе владений Ордена и мира людей.
Миром людей был город Ахен. Раскинувшись на сопках, он амфитеатром спускался к заливу. Широкие, мощеные пестрым булыжником улицы, тонкие шпили колоколен, изысканные дворцы знати, купеческие дома, похожие на замки, – издалека заметный кораблям, Ахен был старинным нарядным городом, любо-дорого смотреть.
И даже в те годы, когда уже опускалась к горизонту его звезда, он все еще был хорош, и Маленький Народец Холмов, как и прежде, бегал на скалу подглядывать за его увлекательной жизнью.
С годами Народец все дальше уходил в леса и болота, прочь от Ахена. Истории о гномах, сильфах, об обитателях холмов забывались и не тревожили больше покоя людей. И только Орден упрямо оставался на своих землях, хотя жить так близко от человеческого племени становилось опасно. Вместе с добрыми звездами уходила доброта и из людских душ.
