Когда сняли наручники, ее запястья еще долго ныли от боли.
Но это было единственное, что доставляло ей неудобства.
По закону жанра ее должны были втолкнуть в камеру, да так, чтобы она ударилась головой об пол. Этого не произошло.
Ее довольно вежливо проводили туда, где ей предстояло провести двадцать лет жизни.
Это место не было похоже на тюремную камеру. Скорее на номер люкс в лучшем отеле мира.
Несколько просторных комнат. В спальне – кровать с ортопедическим матрасом, будто бы изготовленным по фигуре узницы. На кухне – бытовая техника последней модели. В гостиной – дорогая мебель, и на самом видном месте – ваза со свежими цветами.
Даже телефон есть. Она взяла трубку:
– Я бы хотела попросить массажиста.
Потом пошла в ванную комнату и включила воду.
Она посмотрела на себя в зеркало. Полчаса назад ее побрили наголо, против чего она не возражала. А в результате даже пришла к выводу, что ей так идет. Не каждая женщина могла похвастаться столь ровными и аккуратными очертаниями черепа.
Она подошла к окну и увидела залитый солнцем берег моря.
Большинству обитателей нашей планеты такое заключение показалось бы курортом. Тут можно было играть в теннис, заниматься в тренажерном зале, посещать кулинарные курсы. Стены коридоров были украшены работами именитых художников, а во дворе стоял отдельный дом для ночевки родных, приехавших на свидание. Вечерами осужденные могли провести время за просмотром фильмов в кинотеатре под открытым небом. Во всех камерах имелись кондиционеры, телевизоры и беспроводной интернет. А чтобы преступники чувствовали себя совсем как в обычной жизни, здесь даже решеток на окнах не было.
Только одна вещь указывала на то, что это место – тюрьма: шестиметровые стены по периметру. Правда, и они еле-еле просматривались за сплошными зарослями деревьев. И здесь, в таких курортных условиях наказание отбывали не только финансовые мошенники, но и настоящие убийцы! Хотя в основном тут все-таки сидели за крупные кражи. Женщин и мужчин было примерно поровну.
А она вскоре стала одной из самых уважаемых и известных заключенных.
Десять лет назад
Аэропорт всегда казался Владе самым романтичным местом в мире. Здесь жизнь неустанно одновременно бежала и стояла на месте, а время ощущалось по-особенному.
Глядя на всех этих людей, проходящих через паспортный контроль и делающих покупки в зоне дьюти-фри, встречающихся и расстающихся, опаздывающих на рейс и терпеливо ждущих в очередях, Влада читала их как книги. Ощущала их радость и печаль, надежды и разочарования, а иногда и равнодушие, которого она не выносила. Уж лучше быть убийцей или вором, чем тихоней, который спокойно наблюдает за тем, как несколько человек избивают другого до полусмерти, проходит мимо и делает вид, будто он ничего не заметил.
Наверное, он говорит себе, что чьи-то там разборки не его дело. Или боится идти против толпы. Возможно, просто считает, что лежащий на асфальте человек заслужил, чтобы его топтали ногами. Влада знала одно: она сама в любом случае остановилась бы и влезла бы в этот конфликт. Даже если сам избиваемый, окажись он свидетелем подобной ситуации, повел бы себя равнодушно.
А вот если бы били ее – она бы уж точно гораздо больше, чем своих обидчиков, ненавидела молчаливых прохожих, которые спешили бы мимо, глядя в сторону.
В одном Влада была уверена: равнодушие не синоним трусости. Тут все гораздо сложнее. Обычно это оправдывают травмами детства: человека с детства все отвергали, вот он и очерствел. Понять можно, вопрос в другом: излечимо ли это?
В детстве Влада, как и любой ребенок, любила своих родителей, но, как она сама считала, без взаимности: они слишком мало участвовали в ее жизни, слишком мало интересовались, слишком мало поддерживали… Поэтому Влада научилась прятать свои эмоции и от матери с отцом, и от всего мира.
