Если где-то поздно ночью встретили вы незнакомца
Кто любит солнце? Только крот.
Лишь праведник глядит лукаво,
Красоткам нравится урод,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Лентяй один не знает лени,
На помощь только враг придет,
И постоянство лишь в измене.
Франсуа Вийон, «Баллада истин наизнанку»
Три вороны на дороге расклевывали человеческую руку. Нетерпеливо каркали, подпрыгивая, толкались, блестя бусинками глаз, и спешили урвать кусок синюшно-багровой плоти, пока злые люди не начали кидать камнями.
Это все проклятая война виновата! Рут поморщилась, захлопнула окно и спустилась вниз, в трактир. Хотела позвать Филония, но он словно сквозь землю провалился – как, впрочем, всегда, когда требовалось поработать. Поэтому Рут прихватила с собой палку с острым железным трехгранником на конце и вышла на единственную улицу, сиречь Северный тракт.
Деревня их была на самом краю мира, дальше – Темнолесье. Тракт делил деревню надвое, дальше изгибался и шел не на север, а скорее на северо-запад, по самому краю Темного Леса, почти до Гномьих гор. Но вот привыкли называть Северным испокон веков.
По весне помер старый князь, и наследнички вяло грызлись за не самый лучший удел. Вроде и единственная дорога мимо той половины мира, где жили чудовища, а вроде и медвежий угол, где ни налогов собрать, ни девок красивых найти. Доход был только с купеческих караванов, которые пользовались Северным трактом, но с началом войны их стало в разы меньше, а гномы и вовсе торговать отказались.
Однако даже сюда, в глушь, докатились слухи о Черных легионах. Вслед за слухами пришли беженцы, а за ними – голод и чума. И дезертиры с мародерами, конечно. Лучшим свидетельством конца времен и по совместительству ужасным предзнаменованием была та самая мертвая рука, радовавшая сейчас ворон. Что дальше – кровавый дождь?
Рут машинально коснулась ножа, закрепленного на бедре. Крутанула палкой, отгоняя ворон, вгляделась в оторванную, раздутую руку, смердящую как будто на половину деревни. Мужская, несвежая, без уродливых нарывов, с кольцом. Что без нарывов – хорошо, значит, владелец не был болен. А вот кольцо, да еще и золотое – плохо. Если бегут даже зажиточные, теряя конечности, скоро война придет на порог. А идти ей некуда.
Рут раздраженно ткнула острым концом в мертвую плоть и понесла ее перед собой, как трофей. В главный вход, выходящий на дорогу, заносить не стала. Обогнула здание трактира, открыла калиточку в заборе, огораживающем задний двор, и уже там брезгливо стряхнула руку в костер, который горел на заднем дворе круглые сутки. Коровьи лепешки, хворост, мусор – все сожрет очистительное пламя.
Здесь Рут даже один раз избавилась от двух оборванцев, кто думал, что одинокая женщина – лакомый кусочек. Сама не верила, что вот так вот просто разбила одному голову посохом, а второму острым концом глаз проткнула – все случилось очень быстро. Хорошо ночь была, никто не заметил возню под забором трактира. Так что Рут оттащила тела на все тот же задний двор и сожгла, а потом долго отмывалась и плакала.
Даже трусливому дезертиру Филонию (по-простому, Фильке) Рут с полгода назад чуть было не размозжила голову посохом, приняв за насильника и грабителя. Его спасло то, что он пал на колени прям на пороге и принялся ее умолять о пощаде.
Рут пожалела дурака, сбежавшего из княжеского ополчения, да сама оказалась не умнее – потому что сдуру взяла его в помощь по хозяйству, и зря. Филька был ленивым и хитрым, ел много, делал мало. Но хоть выглядел внушительно – здоровый, чернявый. Робкие селяне пугались, и тонкий ручеек предложений руки и сердца, текущий к Рут со времен смерти старого Ласло, наконец иссяк окончательно. Зато и насильники поотстали.
