Ну и что с того, что больше половины жизни прошло? Цифры в паспорте – всего лишь пыльные отметины времени, а не приговор. Я всё так же одна – без мужа, без детей, даже кот, которого я когда-то подобрала у подъезда, в итоге предпочёл соседку с её анчоусами. Предатель.
Зато есть работа. Бесконечная, монотонная, но хотя бы предсказуемая. Босс орёт, коллеги строят козни, зарплату задерживают – зато никаких сюрпризов. В отличие от так называемой «семейной идиллии».
Взять хотя бы Натку. Всю себя положила на алтарь «домашнего очага»: двадцать лет верой и правдой служила мужу, как средневековая крепостная, растила сына – будущего «опору семьи». И что в итоге? Муж сбежал к двадцатилетней фитнес-инструкторше с накачанными губами и IQ комнатного растения. А сын-балбес, ради которого она экономила на себе, теперь живёт в другом городе рядом с отцом и звонит раз в полгода.
Нет, спасибо.
Я развалилась в кресле, потягивая вино – не то дешёвое пойло, что пьёт Наташа «для расслабления», а хорошее итальянское, которое можно себе позволить, когда не надо копить на чей-то институт. Размышлять о жизни гораздо приятнее за рулём новенькой иномарки, чем в четырёх стенах, уставленных детскими фото и выцветшими семейными реликвиями. Подтирать кому-то сопли, терпеть храп и разбросанные носки? Нет уж, моя жизнь – мои правила. И она, чёрт возьми, удалась!
…Хотя.
В этом году я решила встретить праздник с Наташей. Не то чтобы мне уж очень хотелось слушать её нотации про «одиночество – это болезнь», но оставлять её одну в Новый год было… неприятно. Если бы я знала, чем обернётся эта дурацкая вылазка за забытым горошком для оливье, ни за что не вышла бы из дома.
– Фимка, хватит ныть, – огрызнулась Ната, пока я яростно подтягивала шарф повыше, словно он мог защитить не только от ветра, но и от её болтовни.
Метель секла лицо колючими снежинками, превращая кожу в одно сплошное покалывание. Улицы были пустынны – только редкие фонари, дрожащие в снежной пелене, напоминали, что где-то ещё есть цивилизация.
– Прогулки на свежем воздухе полезны! – продолжала Ната, будто читала лекцию особо тупой аудитории.
– В такую погоду полезнее гулять между холодильником и диваном, – огрызнулась я, поскальзываясь на обледеневшем тротуаре.
– Вот потому ты и набрала лишнего, – фыркнула Ната, ловко балансируя на каблуках, как будто родилась в них.
– Не всем же быть жердями, – парировала я, но беззлобно.
Мы уже подходили к подъезду, когда из-за сугробов донёсся жалобный писк. Ната моментально преобразилась – глаза загорелись, как у спаниеля, увидевшего мячик.
– Щенок!
– Наташка, стой! – зашипела я, но она уже рванула в темноту, словно героиня дешёвого сериала, которая вот-вот нарвётся на маньяка.
Я сделала шаг за ней – и вдруг чья-то ледяная рука вцепилась мне в запястье.
Мир опрокинулся.
Закружился.
И поглотил темнотой.
Я очнулась на холодном камне. Лёд пробирался сквозь ткань куртки, цеплялся за кожу, будто пытался впитать в себя последние капли тепла. В носу стоял терпкий коктейль запахов – дым, корица, что-то горьковатое, словно пережжённые травы. Голова гудела, как после ночи в прокуренном баре, а тело ныло так, будто меня не просто переехал грузовик, но и устроил демонстрационный заезд туда-сюда.
Передо мной возвышалась статуя – метров пять, не меньше. Изваяние из тёмного камня, покрытое тонкой паутиной трещин. Лицо было стёрто временем, но ощущалось что-то… живое в этих пустых глазницах. Вокруг – каменные чаши с огнём. Пламя в них горело неестественно ровным оранжевым светом, без всполохов, без теней. Будто кто-то выключил физику и забыл сказать.
– Поговорим?
Голос низкий, хрипловатый, будто сквозь сигаретный дым и века усталости.
