Осенний ветер гнал по тротуару золотые кленовые листья, закручивал их вихрем. Они сами по себе ворохами собирались по тихим уголкам. Машины плотным потоком ползли по главной магистрали областного центра.
Несмотря на осень, было еще тепло. Светило солнце. Его диск крошился, рассыпался зайчиками, отражаясь в зеркальных стеклах новенького сетевого гипермаркета, возведенного на месте подчистую снесенного недавно квартала. Под стеклянной стеной в дешевой закусочной с пластиковыми столиками и полотняными зонтиками среди прочих посетителей расположились и двое молодых людей. Если даже специально кто-то попытался бы выбрать контрастную пару, то лучшего варианта у него не получилось бы. Один – худощавый блондин с внимательным, деликатным, утонченным лицом. Глядя на его длинные чувствительные пальцы, можно было подумать, что он пианист. Его приятель, сосед по столику, являлся полной противоположностью. Грубые черты лица словно вырубили топором в колоде, густая кучерявая борода черной порослью скрывала подбородок и шею, а вот сам череп был аккуратно обрит наголо. Темные, как спелые оливы, глаза масленисто поблескивали.
На вид им можно было дать не больше шестидесяти лет на двоих. Блондин с тонкими пальцами меланхолично крутил монету. Делал он это так виртуозно, что, казалось, она сама прыгает у него по руке, при этом парень на монету даже не смотрел. На столике стояли два пластиковых стаканчика с остывшим кофе.
– Тебя, Борода, ностальгия на этом месте не мучает? – спросил блондин приятеля.
– Валет, а чего это она меня должна мучить? – с легким кавказским акцентом поинтересовался здоровяк с бритой наголо головой.
– Два года жизни ты тут провел, – парень с погонялом Валет указал на тротуарную плитку под ногами.
– А, ты об этом, – вздохнул Борода. – Снесли коммерсы ИТУ, где я чалился, закатали и промку, и жилку в бетон. Следа не оставили. Я, когда нашу зону только закрыли, но еще не снесли, лазил сюда через забор. И другие бывшие сидельцы лазили. Странно себя чувствовал: ходишь свободно там, где только строем можно было. Хочешь – на вышку залезай. Даже в бывшей столовой посидел. Вот тогда что-то в душе и шевельнулось. Не поверишь, слеза выкатилась. Ну а потом, когда стены в пыль разнесли и стройка началась, уже ничего не чувствовал, как сейчас. Оно и правильно, не место зоне в центре города. Лежишь на шконаре после отбоя, а из-за забора звуки вольной жизни доносятся. Понимаешь, что в сотне метрах от тебя телки длинноногие ходят, задницами крутят, сиськами трясут, пацаны пиво попивают. Пусть уж лучше тут гипермаркет стоит…
Борода, не привыкший помногу говорить, замолчал, от воспоминаний у него нервно подергивалось веко.
– Понятно, – отпил остывший кофе Валет, – больше за колючку ты не собираешься, и это хорошо. В нашем деле – как на войне. Плох тот солдат, который выжить не хочет, – он прищурился, присматриваясь к проходившей мимо них к стеклянному турникету гипермаркета девушке.
Одета она была экстравагантно: короткая юбочка-плиссе, из-под которой выглядывали упругие округлые ягодицы, длиннющие – до середины бедра – серебристые сапоги, вдобавок волосы у нее были выкрашены в зеленый цвет.
– Сколько баллов ей даешь, Борода? – спросил Валет.
Такая игра «в баллы» была у приятелей ежедневным развлечением. Баллы насчитывались прохожим за что-нибудь уникальное. Хоть за шрам на лице, хоть за расстегнутую ширинку, хоть за золотой зуб. Максимум можно было поставить десять баллов.
– За сапоги – шесть, за зеленые волосы – девять, за юбчонку – пять, – тут же подытожил Борода.
– Зимой она еще красные перчатки на пару размеров больше, чем надо, носит, – добавил Валет, продемонстрировав отличную зрительную память.
