Раннее утро. Привычная суета на вокзале. Объявили посадку на междугороднюю электричку и отъезжающие высыпали на перрон. Электричка еще не прибыла, и пассажиры, ощущая ногами свои сумки и баулы, стали вытягивать шеи и устремлять свой взор в сторону, откуда она вот-вот должна появиться. Вот электричка плавно подошла к перрону, и руки пассажиров потянулись к своим поклажам. Все забегали вдоль вагонов, норовя остановиться напротив входа в вагон, чтобы занять места получше. Те, кто не раз пользовался электричкой этого направления, старались попасть в вагон с мягкими местами. Здесь есть кафе и туалет. В этом вагоне, как правило, находились кассиры – контроллеры, а с ними как-то спокойнее.
Я тоже знала об этом вагоне, так как приходилось мотаться между двумя городами, проводя в пути по шесть часов. Толкалась вместе со всеми.
Мне тоже повезло попасть в этот вагон, хотя в первые ряды желающих я втиснуться не могла. Я остановилась перед трехместным сиденьем, как в самолёте голубого цвета, два из которых были заняты. На одном, около окна, сидела женщина, на втором стояли сумки, третье было свободное.
– Можно занять это место? – спросила я, неуверенная в том, что оно свободное.
Женщина всем видом показывала, что ждет кого-то. Она кинула на меня оценивающий взгляд.
– Садитесь!
Но свои сумки не убрала. Я заняла третье место, ближе к проходу.
Попутчице было лет под семьдесят. Одета она была просто, но чистенько. На голове платок с набивным рисунком повязан узлом под подбородком, какие обычно носят простые русские женщины. Я обратила внимание на здоровый цвет ее лица, с легким румянцем на щеках. Возраст выдавали глубокие носогубные складки, поперечная морщина на переносице да туманные, глубоко посаженные светло-голубые глаза. Мелких морщин почти не было, не считая «гусиных лапок» у внешних уголках глаз.
Некоторое время мы ехали молча. Я предпочитаю в дороге разговаривать, а не молчать: быстрее время летит. Могу первая начать разговор, а если не уловлю взаимности, то, конечно, на настаиваю. И мне, случалось, когда совсем не хотелось общаться в пути.
– Вы до какой станции? – обратилась я к ней с дежурным вопросом.
Оказалось, мы выходим на конечной, едем в один город. Шесть часов рядом сидеть.
– А вы в гости или там живете? – вступила попутчица в разговор.
– Еду в гости, к мужу, – улыбнулась я.
– А что так? – сделала она удивленные глаза.
– Живу здесь у дочери. У нее муж умер, одной тяжело, вот помогаю с внучкой. Теперь с мужем к друг другу в гости ездим. Гостевой брак получается, – честно ответила я ей.
– А я здесь у внучки гостила, с правнучкой нянчилась. Еду домой.
– Муж, наверно, заждался? – почему-то спросила я.
– Да нет у меня мужа. Сорок лет уже одна, – как-то обреченно-гордо ответила она.
– А дети? Дети есть? – поинтересовалась я.
– Дети? – переспросила она. – Две дочки – замужние. И внуки есть – четверо.
Об их существовании почему-то было сказано без радости, без теплоты. Но в то же время в голосе не было печально-несчастных ноток, чувствовались твердость и характер.
«Бабуля еще та…» – пронеслось у меня в голове. Я не стала больше задавать вопросов.
Она, видимо, решила, что оставила меня в недоумении: почему же она сорок лет одна, а, может, захотелось поделиться чем-то своим, женским:
– Муж у меня рано умер, в сорок лет. Удалили желчный пузырь неудачно, перитонит начался – не спасли. Осталась я одна с двумя детьми в тридцать два года…
Даже о смерти мужа она сообщала, как будто речь шла о постороннем человеке, возможно, из-за давности происшедшего. Хорошо, что сказала об этом, я впрямь подумала – брошенка или разведёнка.